есть возможность военного авантюризма – вопрос в том, что мы должны делать с этим?
Никто не ответил.
Уайтлоу улыбнулся нам. – Вот о чем наш курс. Ответственность. Вскоре она навалится на вас. Ваше задание – посмотреть, как вам нравится управляться с нею. Что бы вы сделали с армией? Это ваше орудие. Как вы хотите его использовать? Мы поговорим об этом завтра. Благодарю вас, на сегодня все. – Он повернулся к кафедре, взял свой клипборд и вышел из комнаты.
Э? Мы сидели и смотрели друг на друга. Что это было?
Патрисия выглядела несчастной. – Мне это не нравится, – сказала она. – И я все еще не знаю, что мне делать с моей призывной комиссией.
Кто-то подтолкнул ее. – Не беспокойся, – сказал он. – Ты что-нибудь придумаешь.
У нас есть время.
Но он был не прав.
У нее не было времени – и ни у кого из нас. Через шесть месяцев она была мертва. Как и большинство моих школьных товарищей.
8
Когда эпидемии чумы появились впервые, медицинская общественность предполагала, что они имеют естественное происхождение, простые мутации известных болезней.
Отсюда названия: черный перитонит, африканская корь, ботулоидный вирус, коматозис и энзимная реакция 42 – последняя была особенно злой. Они были так вирулентны и распространялись так быстро, что все были идентифицированы только впоследствии.
Я помню, как хмурился папа, читая газету каждую ночь. – Идиоты, – бормотал он.
– Меня удивляет только, как этого не случилось раньше. Конечно будет чума, если соберется так много людей в месте вроде Калькутты.
Через пару недель хмурость сменилась озадаченностью. – Рим? – сказал он. – Мне казалось, итальянцы более осторожны.
Когда она поразила Нью-Йорк, папа сказал: – Нита, я думаю, мы должны подняться в хижину на пару недель. Джим, ты конечно поедешь с нами.
– Но у меня школа…
– Можно пропустить ее. Я думаю, надо вызвать и твою сестру.
Сначала доктора думали, что они имеют дело только с одной болезнью, но с дюжиной противоречивых симптомом. Они думали, что она принимает различные формы, подобно бубонной и легочной чуме. Потом они думали, что ее нестабильность вызывается мутациями. У каждого была своя теория: переносчиками были воздушные лайнеры, мы должны разом прекратить все воздушные путешествия и изолировать болезнь. Или бактериологи окончательно развили широкую устойчивость к антибиотикам; мы не должны были так свободно применять их. Или это все эксперименты с четырехмерной физикой; они изменили атмосферу и стали причиной жутких новых мутаций. Штучек, вроде гигантских тысяченожек и пурпурных супергусениц.
Первая волна прошла по стране за неделю. Во многих случаях она переносилась беженцами с восточного побережья, но так же часто распространялась абсолютно невозможными прыжками. Самолеты? Или что-то еще? Ниоткуда не было прямого воздушного сообщения да Кламата, Калифорния, но этот город вымер раньше Сакраменто.
Я помню одно сообщение: ученый – я забыл его имя – утверждал, что это биологическое оружие. Он говорил, что есть два вида агентов: Y-агенты, для которых есть вакцины и антитоксины, и X-агенты, от которых защиты нет вообще.
По-видимому, говорил он, некоторые из Х-агентов были выпущены, либо случайно, либо террористами. Другим образом невозможно объяснить такую внезапную вспышку глобальной неуправляемой Смерти.
Идея быстро стала широко распространенной. В ней был смысл. Через несколько дней вся страна гудела. Кричали о возмездии. Если нельзя убить микроб, по крайней мере можно ударить по врагу, ответственному за его освобождение.
Однако – кто же это был? Не было способа узнать. Кроме того – и эта мысль была ужасна – а вдруг эти клоны наши? В такое тоже готовы были поверить многие.
Потом все пошло вразнос и по-настоящему быстро. Мы слышали кое-что на коротких волнах. Миленькое дело.
В нашем месте мы были совершенно изолированы, особенно после того, как ночью кто-то вышел на перекресток и поджег мост. Он был сделан из одного куска старого дерева и горел несколько часов, пока наконец не рухнул в ручей.
Большинство из нас, живших на холме, знали о пустом доме в двух милях вверх по течению. При необходимости можно было проехать туда на машине, но папа решил, что сгоревший мост должен остановить большинство беженцев от попыток подняться в горы. Он оказался почти прав. Один из соседей на холме однажды передал по радио, что караван из трех лендроверов направляется в нашу сторону, но не надо волноваться. Немного позже мы услышали стрельбу, потом наступила тишина. Больше об этом мы ничего не узнали.
Однако, после этого папа держал заряженную винтовку возле двери и научил всех пользоваться ею – даже детей. Он очень подробно объяснил. Если мы застрелим кого-нибудь, мы должны сжечь тела, все их вещи, машины, животных, все, до чего они дотрагивались. Никаких исключений.
Мы оставались в горах все лето. Папа отправлял свои программы по телефону, а когда телефон перестал работать, он просто делал их, не отсылая. Я хотел спросить, почему он продолжает, но мать остановила меня. Позже она сказала: – Джим, не имеет значения, появится ли опять кто-нибудь, кто захочет играть в его игры – он делает их для себя. Он верит, как и все мы, что есть будущее.
Это меня остановило. Я не думал о будущем – потому что не понимал устрашающий масштаб заразы. Я рано бросил слушать радио. Я не знал, как плохо все было. Я не хотел слушать об умирающих быстрее, чем живущие успевали хоронить – целые семьи шли в постель здоровыми и все умирали, не просыпаясь. Я не хотел слышать о трупах на улицах, о панике, грабежах, поджогах – об огненном шторме в Лос Анджелесе. Выжил ли там кто-нибудь?
Мы оставались в горах всю зиму тоже. Пришлось трудно, но мы справились. У нас работал ветряк, поэтому было электричество – не много, но хватало. У нас имелся солярий на крыше и стена Тромбе, мы ходили в свитерах и не мерзли. Летом мы построили оранжерею, поэтому появились овощи, а когда папа принес оленя, я понял, зачем он тратил так много времени на упражнения с арбалетом. Мы выжили.
Я спросил его: – Ты знал заранее, что что-то подобное случиться?
Он посмотрел на меня поверх оленя: – Подобное чему?
– Чуме. Краху.
– Не-а, – сказал он, вытирая лоб. Внутренности животного были горячими. Он вернулся к работе. – Почему ты спрашиваешь?
– Ну, арбалет, хижина и все такое. Например, почему это горы? Я всегда думал, что, обучаясь самообеспечению, мы слегка… ну, сдвинутые. Теперь это кажется чертовски хорошим планированием.
Он остановился и положил нож. Стер кровь с перчаток. – Невозможно работать в такую погоду. – Пар от его дыхания замерзал в воздухе. – Не могу хорошо схватиться через перчатки. Нет, я не знал заранее – и, да, это было хорошее планирование. Но это не моя идея. Это твой дед. Я хотел бы, чтобы ты узнал его получше. Он говорил мне, что человек должен быть готов внезапно сняться и уйти по меньшей мере три раза в жизни. Если, конечно, планируешь прожить долгую жизнь. Надеюсь, ты понимаешь, почему. Возьми любой период истории, любую страну.
Тяжело найти семьдесят лет ненарушенного мира и спокойствия. На чье-то дерево всегда много охотников. – Он вздохнул. – Когда начинаются вопли, время уходить в более тихое место. – Он поднял нож и вернулся к свежеванию оленя. – В нашей семье традиция – спасаться в последнюю минуту. Подержи вот здесь. Один из твоих прадедов покинул нацистскую Германию в 1935. Он держал на Запад, пока не попал в Дублин – вот почему ты сегодня Маккарти. Он забыл обвенчаться в церкви с твоей прабабушкой.
– О, – сказал я.
– Твой прадед купил эту землю в 1986. Когда земля была еще дешевой. Он поставил здесь сборный домик. Приезжал сюда каждое лето и пристраивал понемногу. Я не видел в этом никакого смысла, пока –
