Поэтому я пошел разыскивать Шоти.
5
Шоти нависал надо мной, как стена.
– Вот, – сказал он и сунул мне в руки огнемет. – Не вздрагивай, – улыбнулся он.
– Бояться нечего. Он не заряжен.
– О, – сказал я, совсем не успокоенный. Я пытался понять, как его держать.
– Следи за этим, – предупредил он. – Иначе спалишь сам себя – вот, держи его так. Одна рука на управлении пламенем, другая – на стволе. Видишь рукоятку?
Правильно. Теперь постой спокойно, пока я закреплю ремни. Мы будем работать без баллонов, пока не вникнешь. Знаешь, тебе повезло…
– О?
– Этот факел – фирмы «Ремингтон». Почти новый. Разработан для войны в Пакистане, но не использовался. Там не понадобился – но для нас теперь он хорош, потому что берет все, что горит и плавится. Гляди, вот хитрость: можно стрелять струей горючего – лучше всего сгущенный бензин – или можно выставить огневой вал взрывающихся пуль, смоченных в горючем. Или одновременно. Патроны упакованы в этой коробке. Когда используешь пули, бери дальний прицел – они взрываются при ударе и летят большие брызги. Эффект ужасен – не нацеливай его в землю, иначе взлетишь.
– Но, Шоти…
– Что-нибудь не так?
– Напалм был запрещен за десять лет до конфликта в Пакистане. Что правительство сделало с огнеметами?
Он продолжал прилаживать ремни. – Тебе нужны наплечники. – Он отвернулся. Я подумал, что он не хочет отвечать, но он вернулся от джипа с наплечниками и сказал: – То же, что и с атомными бомбами, нервными газами, бактериологическим оружием, галлюциногенами и переносчиками инфекций. Положило на склад. – Он остановил мой вопрос, прежде чем я смог его задать. – Я знаю, они незаконны.
Они потому и есть у нас, что у другой стороны они есть тоже. Позволить им знать – это гарантия. Так работают все соглашения.
– Но… я думал, что цель – запретить негуманное оружие.
– Нисколько. Просто предотвратить его использование. Всегда есть разница между тем, что говоришь, и тем, чего реально хочешь. Если достаточно умен, чтобы понять, чего реально хочешь, тогда легко понять, что надо говорить, чтобы получить это. Вот о чем все конференции. – Он угрюмо помолчал. – Я знаю. Я там был.
– Где?
Шоти хотел сказать что-то, но остановился. – Ладно. Как-нибудь потом. Лучше ответь: что делает оружие негуманным?
– Э-э… – Я задумался.
– Тогда спрошу полегче. Назови мне гуманное оружие.
– Ну… я тебя понял.
– Правильно. Такого нет. Как в Рождество – важен не подарок, а внимание. – Он обошел меня и начал прилаживать наплечники под ремни. – Оружие, Джим – помни об этом – подними руки – это средство остановить другого. Истинная цель – остановить его. Так называемое гуманное оружие просто останавливает человека без того, чтобы нанести ему непоправимый ущерб. Лучшее оружие – можешь опустить руки – действует своим существованием, своей угрозой, и вообще не применяется.
Враг останавливает себя сам.
Вот когда он не остановится, – он повернул меня, чтобы поправить ремни спереди, – тогда оружие становится негуманным, потому что его хотят использовать. А тогда наиболее эффективно то, которое убивает – потому что оно останавливает парня навсегда. – Он встал на колени, подтягивая крепление на поясе. – Хотя… много говорилось об увечьях…
– Э? – Я не видел его глаза, и не понимал, шутит он или нет. -… но еще больше вопросов об оружии у тех, кто его применяет. – Он снова выпрямился и постучал в пряжку на моей груди. – Окей; это защелка быстрого отстегивания. Щелкнешь вверх и вся штука отпадает. Это когда тебе внезапно надо бежать, как черт. И лучше так и сделать. Через пять секунд он взрывается на кусочки. Порядок, теперь я подвешу тебе баллоны.
– Ты хотел сказать что-то о Московском договоре, – подсказал я.
– Нет. – Он направился к джипу.
Я согнул руки. Упряжь была жесткой, но удобной. Шоти знал, что делает.
Он вернулся с баллонами. Они слегка плескались. – Заполнены наполовину. Я не хочу, чтобы ты начал лесной пожар. Повернись.
Он подвешивал баллоны мне на спину и говорил: – Хочешь знать о договорах? Они позорны. Устроить фальшивые правила типа «я не стану использовать это, если ты не будешь применять то», может казаться цивилизованным, потому что уменьшает жестокость – но это не так. Это просто делает жестокость приемлемой на долгое время. Что вовсе не цивилизованно. Если мы находимся в ситуации, когда надо остановить другого парня, то давайте просто остановим его. Это более действенно. Вот тут, как ты чувствуешь?
Я попробовал равновесие: – О, прекрасно…
Он нахмурился. – Нет. Нет баланса. Они слишком низко. Постой спокойно. – Он снял баллоны со спины и начал переналаживать ремни упряжи. – Этот факел, – сказал он, – этот факел – прекрасное оружие. Максимальная дистанция – шестьдесят метров. Восемьдесят с ускорителем. Ты становишься полностью независимой боевой единицей. Ты несешь свое горючее, выбираешь собственную цель, прицеливаешься и нажимаешь. Врр-у-уумм! Он может остановить навсегда человека – или червя. Он может остановить танк. Он может сжечь дот. Ничего не спасет от факела – кроме толстой брони или большой дистанции. Но он… – он резко дернул ремень, – не гуманен. Ты нажимаешь крючок и человека перед тобой больше нет; только небольшой кусочек ада. Можно видеть как он чернеет, съеживается, а его кровь закипает под кожей. Можно почувствовать, как жарится его плоть. Иногда можно услышать крик, когда воздух взрывается в его легких. – Он затянул ремень.
– И это хорошо, Джим, это очень хорошо. Ты должен ощущать правоту того, что делаешь. Если ты идешь убивать, то должен делать это лично, чтобы ощутить, что делаешь. Это и есть цивилизованный способ. – Он подтолкнул меня. – Этот факел не гуманный, но он цивилизованный.
Во рту было сухо. Я попытался произнести: – Цивилизованный?…
– Он остановит их, нет? Стой спокойно, я снова прилажу баллоны. Оружие должно позволять тебе спокойно спать по ночам. Если не так, то что-то неладно с войной.
Он поймал меня неподготовленным. Я почти шатался. Я закостенел под весом. Но он был прав. Равновесие улучшилось.
Видимо, он заметил выражение моего лица. – Джим, на войне нет вежливости.
Особенно на этой. У нас нет времени на справедливость. Факел сожжет кторра как пух, только это имеет значение – черви не дают второго шанса. Они летят на тебя на добрых шестидесяти пяти километров в час – двести двадцать пять килограммов разъяренного червя. А на рабочем конце – сплошные зубы. Все красное – сожги.
Таков постоянный приказ. Нельзя ждать разрешения.
– Ладно, не буду.
Он посмотрел мне прямо в глаза и коротко кивнул; его выражение было жестким. – Еще одно. Не медли, даже если можешь задеть человека. Не медли, даже если думаешь, что можешь спасти его – не можешь. Если кторр начал жрать, нет способа остановить его. Он не может остановиться. Даже если захочет. Сожги обоих, Джим.
И сожги быстро. Он поблагодарил бы тебя за это, если бы смог. – Он изучал мое лицо. – Ты сможешь это запомнить?
– Попробую.
– Это как с девочкой. Лучшее, что можно сделать.
Я кивнул и поправил на плечах огнемет. Мне это не нравилось, я, наверное, не смогу. Слишком тяжко. –
