был мрачен, но не разгневан – он терпеливо ждал.
Я медленно произнес: – Я прибыл сюда изучать червей. А это… не соответствует моим ожиданиям. Никто не говорил, что я буду солдатом.
Дюк сказал: – Ты получаешь военный паек, не так ли?
– Служебный паек, – поправился я. Мне повезло. Мое биологическое образование квалифицировали как «необходимое умение» – но только отчасти.
Дюк поморщился: – Да? Здесь мы не проводим таких тонких градаций. Разницы нет.
– Прошу прощения, Дюк, большая разница.
– Да? И какая?
– Я следую контракту. Я прислан в качестве ученого. Там не говориться, что я должен быть солдатом.
Дюк откинулся в кресле: – Взгляни получше на контракт, парень, раздел «специальные обязанности».
Я цитировал наизусть, научился этому в школе; Дюк поднял брови, но позволил продолжать: – «В дополнение, от работника может быть потребовано нанимателем в лице его/ее непосредственных или более высокопоставленных начальников выполнение любых специальных или единичных обязанностей, для которых он пригоден и должным образом подготовлен с помощью обучения, по природе или другим образом, и которые связаны или имеют отношение к основным обязанностям, как здесь описано…» – Дюк улыбнулся. Я продолжал: – «… за исключением случаев, когда эти обязанности находятся в прямом противоречии с целью данного контракта.» Дюк продолжал улыбаться: – Все верно, Маккарти – и обязанности, о которых я прошу, не находятся в прямом противоречии. Ты же не находишься в пределах действия раздела о «мирных целях»?
– Ну, не знаю.
– Нет, не находишься. Если б находился, тебя бы сюда не прислали. Каждый человек здесь выполняет два дела – свое собственное и уничтожение червей. Надо ли говорить, какое на первом месте?
Я медленно произнес: – И что это значит?
– Это значит, – сказал Дюк, – если миссия носит военный характер, то каждый является солдатом. Мы не можем позволить себе иметь бездельников. Мне нужен помощник. Хочешь изучать червей – научись работать огнеметом.
– Ты так понимаешь «специальные обязанности»?
Он сказал спокойно: – Верно. Знаешь, я не могу приказать тебе, Маккарти. Любая операция, связанная с риском для жизни, должна быть совершенно добровольной. И это вовсе не старомодный тип добровольности, вроде: « я беру тебя, тебя и тебя». – Дюк поставил кофейную чашку. – Но я дам тебе время. До завтра.
Если надумаешь, найди Шоти. Иначе, в пятницу улетишь на вертушке. Идет?
Я не ответил.
– Ты понял?
– Понял! – огрызнулся я.
– Хорошо. – Дюк встал. – Ты уже знаешь, на что идешь, Джим – об этом нет вопросов. Поэтому кончай переживать и приступай к делу. У нас нет времени.
Он был прав и я это знал, но было нечестно так давить на меня.
Он понял мое молчание и покачал головой: – Брось, Джим. Ты не станешь более готовым, чем сейчас.
– Но я вообще не готов!
– Об этом и речь. Если бы был, не было бы нужды в разговоре. Так что… как?
Я поднял глаза.
– Да?
– Я боюсь, – признался я. – А если я струшу?
Дюк улыбнулся. – Есть очень простой способ узнать, не трусишь ли ты. Если да, тебя съедят. Все остальное – это успех. Запомни.
Он взял чашку, чтобы отнести на кухню. – Я скажу Шоти, чтобы ждал тебя. Надень чистое белье. – Потом он повернулся и ушел, оставив меня таращиться вслед.
4
По закону, я уже отслужил в армии.
Три года. Что-то около этого.
Вас автоматически зачисляли, когда вы появлялись на первом занятии по «глобальной этике», единственном обязательном курсе в высшей школе.
Без окончания этого курса не давали диплома. И кроме того, что обнаруживалось только впоследствии – нельзя было закончить курс, не заслужив почетного увольнения. Все это было частью «Обязанностей Всеобщей Службы». Ура!
Инструктором был некто по имени Уайтлоу. О нем знали немногое. Здесь он был первый семестр. До нас, правда, доходили некоторые слухи – что однажды он ударил парнишку за разговорчики и сломал ему челюсть. Что его нельзя уволить.
Что он проходил срочную службу в Пакистане – и все еще хранит уши мужчин и женщин, которых убил. Что он до сих пор участвует в некоторых сверхсекретных операциях и преподавание – лишь прикрытие. И тому подобное.
Когда я увидел его, то поверил всему.
Он приковылял в комнату, бросил клипборд на стол и обратился к нам: – Прекрасно! Я хочу находиться в этой комнате не более чем вы! Но этот курс обязательный для всех – так выжмем все лучшее из плохой ситуации!
Он был коренастый, как медведь, грубоватый и раздражительный. У него были начинающие седеть волосы и серо-стальные глаза, ввинчивающиеся в вас, как лазер. Нос толстый; похоже, был сломан несколько раз. Он выглядел, как танк, и двигался странной катящейся походкой. Покачиваясь при ходьбе, он был неожиданно грациозен.
Он стоял перед нами, как неразорвавшаяся бомба, и глядел на нас с очевидным отвращением. Он смотрел сердито – выражение, которое мы быстро научились распознавать, как общее недовольство нашим испугом, причем не каждым из нас в отдельности, а всем классом, как целым.
– Меня звать Уайтлоу! – рявкнул он. – И я не являюсь приятным человеком!…
Ого!?… -… Так что, если вы думаете, что пройдете курс, подружившись со мной, забудьте это! – он так свирепо смотрел, как если бы ждал от нас такого же взгляда. – Я не хочу быть вашим другом. Так что не тратьте времени. Все очень просто: я должен сделать дело! И оно будет сделано. Вы тоже должны сделать дело. Вы можете сделать его легко и взять ответственность на себя – или вы можете сопротивляться, и тогда я вам обещаю – этот класс станет хуже преисподней! Понятно?
Широким шагом он прошел в конец комнаты, вырвал комиксы из рук Джо Бэнгса и разорвал их. Обрывки бросил в мусорную корзину. – Те, кто думают, что я вас разыгрываю, пусть отныне не заблуждаются. Мы можем сэкономить друг другу две недели танцев на цыпочках для изучения друг друга, если вы будете с самого начала предполагать худшее. Я – дракон. Я – акула. Я – монстр. Я разжую вас и выплюну кости.
Он находился в постоянном движении, скользя из одного угла комнаты в другой, указывая, жестикулируя, рубя воздух рукой во время разговора. – На следующие два семестра вы принадлежите мне. Этот курс нельзя пройти или не пройти. Когда преподаю я – все проходят. Потому что я не даю никакого другого шанса.
Большинство из вас, если предоставляется выбор, не выбирают победу. И это гарантирует ваше поражение. Поэтому запомните: здесь у вас нет выбора. Как скоро вы поймете это, так скоро сможете выйти. – Он прервался. Оглядел всех.
Глаза были жесткие и маленькие. Он продолжил: – Я очень безобразен. Я это знаю.
Я не стану тратиться на доказательство обратного. Не ждите, что я буду другим.
И если в этой классной комнате кто-то должен приспособиться, то я жду, что это будете вы! Вопросы есть?
– Ага… – Один из клоунов с заднего ряда: – Можно выйти?
