некрасиво без Белкиной силы исполнения.
А вот «Тишину и Покой» мы с Анастасией вытягивали на раз-два-три, то есть разбили по голосам, репетнули раз пять, и так насобачились попевать на два регистра — она ниже, я выше, что заслушаешься:
И залихватский припев, с длинными «иии», и «ооо»:
Дальше идёт некоторое повышение тонов:
Заключительный куплет мы брали вместе, как два товарища одну вершину, на равном высоком тоне, и очень прочувствованно:
Потом Настёна вывязывала все эти обалдительные звучки и звучочки проигрыша в одну умопомрачительно красивую картину, и мы два раза пропевали припев. Тут уж ни кто не мог пройти мимо не обернувшись, многие останавливались послушать, качали головами, улыбались, давали денег — даже без аскера! — заводили с нами разговоры. И вот в один такой запев, напротив нас остановилась грустная девица, скорее даже молодая женщина. Она молча курила, не улыбалась, просто слушала и смотрела на нас с тоской. Будто про неё это — «но не исправит он никогда на картине всех помарок», и ей за эту непоправимость жутко больно. Я прочувствовала, как точно вяжется настрой песни с её глазами, и пела для неё. В этот момент я осязала, зачем именно я здесь стою, ведь не для денег же — я их все Настьке отдаю. И не для простой тренировки — это и дома можно распрекрасно делать, и много удобнее. Настасья вот говорит, что стоит здесь чуть не каждый день для привыкания к публике, и деньги тоже никогда не лишние. Тем временем, девица докурила, не глядя швырнула окурок под ноги, и подошла к нам.
— Хой, девки! — пожала она нам руки. Смотри ты, панкуха олдовая!
— Хорошо поёте, это ваша песня?
— Не-а, это Шмели! — охотно просветила Настя.
— А, знаю! — улыбнулась она. — «Крыжана вода», и всё такое!
— Точно! — просветлели мы. Приятно, чёрт возьми, что наших дорогих Шмеликов знаем не только мы! За это мы спели ей ещё залихватское «Либо»:
— Спасибо, девки, порадовали старуху! — сказала девица. Мы ответили — пожалуйста, и сели курить на корточках. Девица присела с нами.
— А меня Кэш зовут!
Мы назвали себя, и дальше молча курили какое-то время.
Однако, какая-то знакомая чувиха, эта Кэш… и правда, как-то она со Шмелями ассоциируется! И почему-то Русого навевает. И тут я вспомнила про фест. Тот, «Свалка», где мы ещё с Русым так залихватски выступили! Я сказала ей об этом, она жутко обрадовалась, всё восклицала — ну, надо же! Через столько лет вспомнили! За то, что ее помнят, Кэш помчалась нам за выпивкой, потом дала бабла — где-то пятихат. Настька чуть до потолка не подпрыгнула! На сегодня можно было спокойно закругляться, и Кэш позвала нас пить портвейн в «лесок». Мол, ей хочется именно так, как раньше с друзьями-панками посидеть, на земле, да с «777». Хлебнули по первой, Кэш стала расспрашивать, как мы живём, да как нам дружится? Мы рассказали про нашу дружную, офигительную группу, как веселимся, угораем все вместе, и что конечно, мечтаем идти вперёд, и очень далеко, но непременно вместе! Чтоб не распадаться, как другие команды. А всегда находить общий язык, ведь мы же семья! Кэш на это покачала головой, и поведала невообразимую вещь:
— Вы Белку знаете? Ну, ту, московскую панк-стриптизёршу чёртову?
Мы закивали, как лошади в поводу:
— Конечно, знаем!! Мы и песни её хотели петь, только не получается ни у кого, голос же идеальный нужен!
— Во-во, — кивала Кэш, напиваясь. — Она такая, хоть и курила как зверь. А она же мне как сестренка была! Мы из одной компании, вот как вы!
И она принялась сбивчиво рассказывать, что тоже хотели так, вечно вместе, и не было друзей лучше. Герка из «Луны в Апельсинах» — тоже гуляла с ними. И в панк-рок её привела сама Кэш, чисто случайно, буквально подобрала на улице промокшую девчоночку, которой некуда было пойти при живых родителях.
— А Герка вообще изгой была, в своём классе! Панк-рок её моментально закрутил! — смеялась Кэш, и мы слушали открыв рты. А я всё дожидалась подробностей про Белку! Надо же, как повезло — встретиться и лично поболтать с человеком, который её знал!
