Я сижу, со страхом чуть вздрагивая от шуршания страниц. Мой палач перелистывает дело. Он сухо и грубо разговаривает со мной, иногда бросая презрительный взгляд. Закуривает, (чего вдруг? Он же не курит? Для спектакля?).
Встал, подошёл ко мне стремительно, ударил по лицу перчаткой. Я вскрикнула жалко — так хочется попросить остановиться, назвать его Ветром… но нет, я терплю, и буду терпеть! Самое главное — не сломать игру. Схватив за волосы — с долей заботы, чтоб смягчить боль, и наклонил лицом к «делу»:
— Читай! — почти кричит. — Тут всё четко прописано, ты причастна к этому делу!
— Грязная партизанская сучка! — бросил он сквозь зубы. Вдруг, схватил меня, повернул лицом к себе, и грубо задрав мне платьице, полез в трусики… я моментально вся разгорелась, но памятуя о роли, подалась назад, сжимая колени (впрочем, не сильно):
— Господин офицер, не надо…. Умоляю…
Колени раздвинуты, жадные пальцы блуждают в горячем местечке где вздумается.
— Да ты же вся течешь, шлюха русская! — радостно восклицает офицер, извлекая влажные пальцы, и помахивая ими перед моим лицом.
— Ну-ка, оближи!
Я сопротивляюсь, жалко попискивая. Он хватает за подбородок, и вынуждает меня сделать это.
— Хочешь, чтоб я тебе все зубы повыбил? Славянская блядь, полукровка!
Увлекшись, заставляет перелизать ему все пальцы, тяжело вздыхая — его это сильно заводит. Достает член, и водит им по лицу, легонько бьёт по щекам. Я отворачиваюсь, плотно сжимая губы. За что получаю звонкую пощёчинку перчаткой:
— Открой рот! — совершенно ледяной тон жестокого чудовища.
Я мотаю головой, едва не в истерике.
— Рот открой, я сказал! — прикрикивает он, и схватив за лицо, вторгается мне в рот, положив большой палец, между зубами, как опытный насильник, чтоб не укусила. Ветер знает, что не буду, но офицер-то нет! Жадно дергаясь, насилует меня в рот, отчего меня тошнит, и я с трудом сдерживаю спазмы. Мне неприятно совершенно, трудно терпеть, но игра есть игра!
— Языком работай, сучонка! — шипит он, слегка наклонившись.
Унижение весьма реально… моя задача терпеть — Ветру хорошо это, а я свое возьму потом, когда насилие дойдет до кульминации. Напрягшись, и приостановившись говорит:
— Глотай до последней капли, щель! — и губы его дрожат от кайфа. — Хоть одну уронишь, я тебя накажу, поняла?
Я киваю, как могу. Я выдержу…
Горячая сперма стекает в горло, и я захлебываюсь ей. Дышать невозможно, сознание удерживается с трудом. Но удается сглотнуть, хотя я чувствую, что она вся не помещается в мой бедный рот, и стекает с уголков губ… мне конец. Наконец это прекращается, и я опускаю голову, чтоб слизать то, что пролилось на губы. Пока истязатель обтирает член платком, и рассматривает его зачем-то, большой и всё еще напряженный.
— Ну-ка, подними голову, жалкая мерзавка!
Я повинуюсь. Глаза его горят, он доволен. Но на уме этого человека ещё немало всяческих идей, я — то знаю. Стараюсь придать лицу испуганное и замученное выражение. Никакого секса уже совсем не хочется, оставил бы в покое на несколько минут… но нет, пожалуй, тогда я бы окончательно остыла. Ай, да я уже сама не знаю, чего хочу! Пусть он решает, все он, Господин Офицер!
Встает передо мной, гордый и прямой, не запрятав достоинство в штаны.
— А теперь скажи, русиш хундэ, тебе понравилось?
Я слабо киваю. Ведь если я откажусь, он убьет меня…
— Как тебе понравилось?
— Сильно… господин офицер…
— Что? — наклоняется он ко мне: — Громче!
— Мне очень сильно понравилось, господин офицер! — старательно повышаю я голос: — Он очень большой, ваш хуй! — «совсем наглею» я.
— Да, и он едва не разорвал тебе глотку, да щель?
— Да, господин офицер! — киваю я.
— А на вкус, как это? Лучше чем у ваших вонючих партизанских свиней?
— Я не знаю, господин офицер… — шепчу я жалко, опуская голову: — Я девственница…
— Что ты всё шепчешь, жалкая щель? — бросает презрительно Офицер: — Громче, я не слышу! — и поднимает мне лицо вверх. Я, будто страшась смотреть на него, отвожу старательно глаза, и повторяю громче:
— Я девственница… господин офицер… пожалейте меня!
— Врёшь! — расширяются его голодные зрачки, когда я осмеливаюсь робко взглянуть на него. Он все еще держит меня за лицо. Руки, блин, неудобно затекли, я на них опираюсь спиной. Ну и пох, самый крутой момент наступает! Я прям тащусь от того, как красиво я играю! Как ладно у нас всё идет! И вот сейчас, наконец сейчас… он меня трахнет, выебет грубо, грязно, гадко, и восхитительно! Я вся потекла от этих ожиданий!
— А вот это ты врёшь! — заглядывает он мне в глазенки маленькой партизанской щели.
— Так сосёшь, и целка? Начинает снова расстегивать широкий и злой ремень. Ага, вот… ну же!
Хватает меня, ставит на ноги, поворачивает лицом столу, и нагибает грубо животом на столешницу. Я сопротивляюсь, всхлипываю, дрожу. Он бормочет что-то, шлепает меня жестко. Я вскрикиваю, умоляю меня отпустить.
— Вот я сейчас проверю, какая ты у нас целочка! — довольно говорит он, и злой ожог ремня по попе заставляет меня сильно вздрогнуть. Я всхлипываю, сжав зубы, и пытаюсь вывернуться, но прижимает рукой между лопаток, и шлепает снова. Потом проводит членом по горящим ягодицам.
— Шикарная жопа, сучка! — зло бросает он, и засовывает пальцы в меня. Я вся поджимаюсь. Он трахает меня пальцами в попу. Не больно, но хочется больше… вынув пальцы, щекочет ремнем между ног, в горячей щели. Ну, трахни же меня, Ветер, — беззвучно шепчу я. Терпеть уж сил просто нет! Он чувствует, и изводит меня беспощадно — лижет мне клитор, я вся дрожу и вздыхаю.
— Сладенькая маленькая партизанская сучонка! — шепчет он, и наконец входит в меня грубо, сильно! Начинает жестко двигаться во мне. Я кричу, и «плачу», изображая потерю девственности. Он трахает еще грубее, я дико кайфую, но роли своей не забываю, продолжая дрожать. А он выходит, и довольно говорит:
— Смотри-ка, а не обманула, щель! Ты и правда целка… была!
— Гордись, дрянь, что первым и последним мужчиной в твоей поганой жизни был офицер Третьего Рейха!
Я думаю недовольно — это что, всё? Но ведь он даже не кончил в этот раз… и в следующий миг вскрикиваю от неожиданной легкой боли — он хватает меня за ягодицы и входит в попу! Движения грубы и жестоки, беспощадный оргазм следует за оргазмом… я изнемогаю…
— О, господин… господин мой офицер… — жалко шепчу я с перерывами: — как же… хо… хорошо…
