Я мрачно усмехнулся.
– «Если хочешь потерпеть поражение, говори о битве до её начала».
– Но тогда Куэлл была гораздо моложе, – улыбнулся в ответ Кадмин, демонстрируя белоснежные зубы, ослепительно сверкнувшие на фоне смуглой кожи. – Ей не было ещё и двадцати, если верить предисловию в моем томике «Фурий».
– На Харлане двадцать лет длятся дольше. Полагаю, Куэлл знала, о чем говорила. Ну а сейчас, если не трудно, не пора ли перейти к делу?
Рев толпы за стеклом нарастал, словно шум накатывающихся на гальку волн.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
На самом ринге гул был менее однообразным, более неровным. Отдельные голоса прорезались сквозь общий фон, подобно плавникам акулы в бурлящей воде, хотя без подключения нейрохимии я все равно ничего не мог разобрать.
Лишь одному крику удалось пробиться сквозь рев, когда я подошел к канатам, кто-то заорал истошным голосом:
– Вспомни моего брата, долбаный ублюдок!!!
Я поднял взгляд, пытаясь разглядеть, кто так сильно выразил родственные чувства, но увидел лишь морс лиц, искаженных в бешеной злобе. Кое-кто из зрителей вскочил на ноги, размахивая кулаками и громко топая по стальному полу трибун, отзывавшемуся гулким грохотом. Кровожадность толпы нарастала, превращаясь во что-то осязаемое, делая воздух спертым, так что становилось трудно дышать. Я попробовал вспомнить, так ли кричали мы, члены молодежных банд, когда посещали бои без правил на аренах Ньюпеста, и пришел к выводу, что скорее всего так. А ведь мы даже не знали борцов, мутузивших друг друга ради нашего удовольствия. Эти люди по крайней мере испытывали какие-то чувства к крови, которой предстояло пролиться.
На противоположном конце ринга Кадмин ждал меня, скрестив руки на груди. В ярком свете сверкала гладкая сталь силового кастета, широкими кольцами покрывающего пальцы обеих рук. Это маленькое преимущество не превращало поединок в игру в одни ворота, но по большому счету должно было сказать свое слово. Вообще-то силовой кастет меня особенно не трогал; больше всего я беспокоился по поводу усовершенствованной системы реагирования «Господня воля», вживленной Кадмину. Чуть меньше столетия назад я, будучи солдатом Протектората, столкнулся с подобной системой на Шарии. Тогда нам пришлось несладко. Хотя и довольно старая, эта биомеханика армейского образца была надежной и прочной. По сравнению с ней нейрохимия Райкера, к тому же только что оглушенная шоковым зарядом, смотрелась совсем неважно.
Я занял место напротив Кадмина в соответствии с разметкой на полу. Толпа несколько притихла; прожекторы вспыхнули ярче, и к нам присоединился Эмси Карнаж. Переодевшийся и прихорошившийся для камер Перниллы Грип, синтетик стал похож на злобную куклу, являющуюся в ночных кошмарах запуганному ребёнку. Самый подходящий спутник для Лоскутного человека. Карнаж поднял руки, и направленные громкоговорители на переборках переоборудованного грузового корабля усилили его слова, подхваченные закрепленным на горле микрофоном.
– Добро пожаловать на борт «Розы Панамы»!
Толпа встретила приветствие нестройным гулом, быстро сменившимся выжидательной тишиной. Предвидевший это Карнаж медленно обернулся, добиваясь максимального эффекта.
– Добро пожаловать на особое, эксклюзивное событие! Я приветствую вас, тех, кому предстоит стать свидетелями
Зрители словно обезумели. Обведя взглядом лица, теряющиеся в полумраке, я увидел, как шелушится и отваливается тонкая кожура цивилизованности, под которой обнажается голая плоть дикой ярости.
Усиленный громкоговорителями голос Карнажа потонул в реве толпы. Синтетик вскинул руки, призывая зрителей к тишине.
– Многие из вас помнят детектива Райкера по личным встречам. Кое для кого эта фамилия ассоциируется с пролитой кровью, может быть, даже со сломанными костями. Эти воспоминания… эти воспоминания очень болезненны; возможно, кому-то из вас кажется, что с ними никогда не расстаться.
Публика притихла в напряженном внимании, и Карнаж мог говорить тише.
– Друзья мои, я не обещаю вам, что удастся стереть эти чёрные воспоминания, ибо на борту «Розы Панамы» мы предлагаем совсем другое. Здесь мы имеем дело не с мягким покрывалом забвения. Наоборот, мы хотим, чтобы вы помнили, какими бы страшными ни были запечатленные в памяти образы. Друзья мои, мы имеем дело не с мечтами, а с реальностью. – Он вскинул руку, указывая на меня. – Друзья мои, перед вами реальность.
Новая волна торжествующих воплей. Взглянув на Кадмина, я вопросительно поднял брови. Я предполагал, что мне предстоит умереть, но не ожидал, что это будет смерть от скуки. Кадмин пожал плечами. Он хотел драться. Кривлянья Карнажа стали ценой, которую Кадмин вынужден платить за такую возможность.
– Это реальность, – повторил Эмси Карнаж. – Сегодня вечером вас ждет реальность. Сегодня вечером у вас на глазах Элиас Райкер умрет. Умрет, стоя на коленях, и если мне не удастся стереть воспоминания о том, как проливали вашу кровь и ломали ваши кости, по крайней мере я смогу заменить их картинами гибели вашего мучителя.
Толпа взорвалась.
У меня мелькнула мысль, не перегибает ли Карнаж палку. Похоже, правда об Элиасе Райкере была чем-то неуловимым. Я вспомнил, как выходил первый раз из «Закутка Джерри», как отшатнулся от меня Октай, увидев лицо Райкера. Сам Джерри поведал о столкновении монгола с полицейским, в чье тело я был заключен: «Райкер постоянно не давал ему проходу. Пару лет назад избил его до полусмерти». Затем я вспомнил, как Баутиста отозвался о технике ведения допроса Райкера: «По большей части он ходил по самому краю». И сколько раз Райкер переступал эту черту, раз поглазеть на его избиение собралась такая толпа?
И что бы сказала Ортега?
