опустились. Ощущение было такое, будто ее опоили сонным зельем.
Может, это всего лишь ее воображение, или его рука действительно спустилась чуть ниже? Ее собственные руки, стиснутые на коленях, разжались. Нет, воображение тут ни при чем. На ней было вишневое муслиновое платье с квадратным кружевным воротником: легкая, ласкающая игра пальцев началась над кружевом воротника, а теперь, несомненно, проникла внутрь.
– Определенный тип горных пород, возникший непосредственно в результате гипогенных процессов, наблюдается в вулканах, – продолжал профессор, указывая на висевшую у него за спиной карту.
Анна не могла решить: как же ей поступить? Она могла бы вскочить с места и стукнуть Броуди по голове зонтиком, но… чтобы это сделать, надо было привести собственное тело в действие, а оно в настоящий момент отказывалось ей служить.
Женщина, сидевшая сзади, громко всхрапнула, закашлялась и проснулась. Рука Броуди замерла, а Анна совершенно перестала дышать. Минуту спустя тихое похрапывание возобновилось. И не осталось никаких сомнений, ни малейшей возможности описать происходящее каким-то иным образом: все пять пальцев Броуди завладели ее левой грудью и с томительной неспешностью двинулись вниз, к маленькому тугому бутону, который давно уже набух и изнывал от желания.
Ощущение было такое, будто все ее жизненные соки устремились вниз и скопились где-то… в самом низу живота. Неужели живой человек действительно способен растаять? Сама мысль о необходимости следить за словами профессора показалась Анне до смешного нелепой. Она попыталась вызвать у себя в душе возмущение, чтобы избавиться от предательской слабости, лишившей ее способности двигаться.
Подумать только: она позволяет мистеру Броуди проделывать с собой подобные фокусы, и не где- нибудь, а в Крейтон-Холле, в публичном лекционном зале. Да если их хоть кто-нибудь заметит, она будет опозорена на веки вечные! Не помогло. Она по-прежнему чувствовала себя парализованной, а в уме у нее все еще мелькали непристойные и соблазнительные образы того, что последует, если она его не остановит, и что случится потом, и что будет дальше, и еще, и еще…
Титаническим усилием Анна заставила себя повернуть голову и тихо порадовалась тому, что хоть шейные мускулы у нее до сих пор сохранили способность двигаться, но четкий профиль Броуди ее ничуть не успокоил. В отличие от нее самой, он, казалось, был целиком поглощен разграничением между гнейсами и сланцами, которое проводил в эту минуту профессор Комсток.
Рука Броуди между тем почти добралась до цели. Очень медленно он повернул голову и посмотрел на нее, после чего она напрочь позабыла, что собиралась сказать или сделать. Его глаза горели жарким синим светом, в их ясной глубине Анна, как в зеркале, увидела отражение своих собственных желаний. Воля покинула ее окончательно.
Она опустила взгляд и посмотрела на его рот, представила себе, как она его целует. Не по принуждению, а потому что ей так хочется. Как это просто – наклониться к нему прямо сейчас и прижаться губами к его губам. И поцеловать. Но что это? Неужели ее голова действительно потихоньку склоняется к нему? Неужели она это сделает? В ту же минуту пальцы Броуди сомкнулись у нее на соске, и началась медленная беспощадная пытка.
Ресницы у нее затрепетали, во рту пересохло. Никогда раньше она не подозревала, что между грудью и другими женскими органами существует такая тесная связь. Искры высекались там, где продолжали ласку его пальцы, а пламя разгоралось внизу живота, усиливаясь с каждой минутой. Только чудом ей удалось не застонать и не вскрикнуть.
Как будто догадавшись, что с ней происходит, Броуди передвинул ставшую горячей руку ей на шею. Его пальцы запутались у нее в волосах. Анна закрыла глаза. Ей хотелось опять ощутить его руку у себя на груди… И тут раздались аплодисменты.
Когда Броуди убрал руку, все ее тело вдруг стало холодным, легким и пустым. Броуди аплодировал оратору. Ей почудилось, что она слышит, как тяжело и неохотно, с угрюмым ворчаньем ее кровь вновь пускается в путь по жилам. Ее охватила дрожь, и она не знала, как справиться с ней.
В зале вспыхнул свет, все задвигались, заговорили.
– Ну все, Анна, в последний раз – слышишь? – в самый последний раз я позволила уговорить себя прийти на идиотскую лекцию, – клокоча от негодования, прошептала Дженни.
Анна разжала трясущиеся руки и низко наклонилась, сделав вид, будто что-то ищет в сумочке. Она не сомневалась, что любой, кто увидит сейчас ее лицо, моментально догадается, в чем дело. В голове у нее царила сумятица – ощущение вины, смущение, замешательство, стыд, – а кожа между тем так и горела от неутоленного желания. Броуди помог ей встать, подхватив под локоть. Она не смела поднять на него глаз, даже пока он набрасывал шаль ей на плечи и завязывал концы узлом на груди. Потом он предложил ей опереться на его руку, но она притворилась, что ничего не замечает, и не иначе как по воле провидения сумела выбраться из Крейтон-Холла без посторонней помощи.
* * *
– Хлебнуть не хочешь?
– Спасибо, – поблагодарил Броуди, взяв фляжку в кожаном футляре, которую протягивал ему Нил Воган.
Он запрокинул фляжку и сделал щедрый глоток, продолжая одним глазом настороженно коситься на двух женщин, идущих впереди. Вечер был туманный, но теплый; они решили отослать карету и прогуляться до дому пешком. Анна была очень молчалива и, казалось даже не слушала многословных излияний своей болтливой кузины.
Отхлебнув виски, Броуди ощутил его бодрящее действие – как раз то, что требовалось, чтобы встряхнуться и прийти в себя, но ему полегчало совсем ненадолго. Как только согревающее тепло разлилось по телу, он опять начал думать о ней. Вспоминать, каково это было – прикасаться к ней и волновать ее, а самому страдать от мучительной смеси возбуждения и угрызений совести.
Наверное, ему бы следовало просить у нее прощения, и не только за свое сегодняшнее поведение, а за все сразу. В конце концов, последние два месяца он только и делал, что пытался ее соблазнить – это стало для него навязчивой идеей, единственной целью в жизни. Однако, хотя Броуди числил за собой множество грехов, лицемерие в их число не входило. Он не смог бы сказать, что сожалеет. Это было бы неправдой, лживые слова застряли бы у него в горле. Если уж быть честным, пришлось бы признать, что хотя ему очень стыдно, будь у него еще один шанс, он опять сделал бы то же самое.
Да, похоже, он был просто не способен держать руки от нее подальше. Отчасти, вероятно, его поведение объяснялось ее благовоспитанностью, строгостью манер, свойственных настоящей благородной даме. Броуди получал истинное наслаждение всякий раз, когда ему удавалось заставить ее позабыть о своих аристократических замашках. Но дело было не только в этом, хотя ему страшно нравилось ощущать свою власть над ней. Подлинная причина – как ни странно было это признавать – заключалась в обратном: в ее власти над ним. Он нуждался в ней. Ему хотелось смягчить ее, добиться ее одобрения, завоевать ее привязанность, заставить ее полюбить. Без нее он чувствовал себя неуравновешенным, выбитым из колеи. Ему нужна была ее сила.
– Послушай, Ник, ты не одолжишь мне двадцатку?
– Что? О да, разумеется.
Броуди вытащил бумажник и передал Нилу две ассигнации по десять фунтов. Ему до сих пор было в диковинку видеть столько денег сразу.
– Этого довольно?
– Вполне. Большое спасибо, это только до конца месяца. Первого числа я верну.
– Можешь не спешить, все в порядке. – Просьба показалась Броуди странной: Анна говорила, что Нил не нуждается в деньгах. Он был родом откуда-то из Норфолка, из богатой семьи, и больше о нем никто ничего не знал. Он не работал, в Ливерпуле появился в конце прошлого года, завел несколько знакомств, да так и остался жить здесь за неимением других занятий. Время от времени Нил куда-то пропадал, но всегда возвращался с целым ворохом историй о жизни большого света в Лондоне, Брайтоне или Аскоте.
Мужчины заметили, что Дженни остановилась, поджидая, пока они ее нагонят. Когда они поравнялись с ней, она взяла их обоих под руки и пошла посередке между Броуди и Нилом, весело смеясь, кокетливо потряхивая локонами и увлеченно рассказывая какую-то смешную историю, которую Броуди целиком пропустил мимо ушей. Взмахивая зонтиком, как косой, Анна шла впереди одна – маленькая, решительная и одинокая. «Интересно, о чем она думает?» – спросил себя Броуди. И какими словами ему теперь
