побывавшие в 'иных мирах' и привезшие оттуда самые свежие впечатления. Появилось некое информационное поле движения, объединяющее все его части и дающее возможность каждому фэну иметь более-менее полное представление о том, что происходит на другом конце системы.
И тогда среди фэнзинов начали выделяться те, что с клубной информации переключились на информацию о среде — что, кто, где, с кем, когда, как и почем — став, таким образом, одним из основных факторов, создающих и поддерживающих вышеозначенную информационную среду. Собственно, благодаря ей фэндом и ощутил себя фэндомом в полном смысле этого слова — то есть движением, объединенным не только общими стремлениями и какой-то формальной структурой, но и сознанием причастности каждого из его членов ко всем остальным действиям данной тусовки.
Фэнзины и фэнзинерство стали одним из тех китов, на которых до поры до времени покоился фэндом.
Технически выпуск печатного издания в два-три десятка страниц и тиражом несколько десятков экземпляров был не очень сложным печатные машинки, а то и компьютеры (по крайней мере, по месту работы), были у довольно многих. С ксероксами для размножения особых проблем тоже не возникало — в те времена на них даже собрания сочинений Пикуля с Чейзом массовыми тиражами распечатывали.
Однако вскоре вслед за перестройкой и демократизацией грянул хозрасчет — и выяснилось, что овес внезапно вздорожал, поскольку множительная техника неожиданно стала достаточно легким и эффективным способом зарабатывать деньги. Чем все ксероксовладельцы и занялись. Словом, халява накрылась медным тазом. Надежды на мелкие издательства, в развитии которых фэны тоже сыграли свою роль, не оправдались — с окончанием первой волны книгоиздательского бума неожиданно выяснилось, что массовый читатель хорошему переводу с умным послесловием и мягкой обложкой предпочитает дурной подстрочник без аннотации, но в глянцевом хардковере с обнаженной натурой и нумером тома в серии на корешке. А данная продукция оказалась под силу только крутым акулам постсоветского бизнеса, которым и фэндом, и его малотиражные и совершенно некоммерческие издания были, мягко выражаясь, до фени. В общем, 'капыталызм', как говаривал Арнольд Шварценеггер…
Hо вот новые времена прошли и настали еще более новые. Информатизация и компьютеризация из учреждений шагнула в дома. А количество ксероксов и иной множительной техники превысили пределы спроса на их услуги извне. То есть, проще говоря, возможность делать на них деньги постепенно сошла на нет — и вот вновь на свет божий явилась ее величество госпожа Халява.
Результат ждать себя не заставил. Если на столе мерцает компьютер, а справа под рукой в ожидании застыл абсолютно свободный лазерник для макета и ксерокс для распечатки с него, то рука сама собой поневоле тянется к клавиатуре…
Дело за малым — за информацией и за средой, которой оная информация будет интересна. А среде, как мы уже успели выяснить, интересна в первую очередь, информация о ней самой. Поэтому новые печатные издания должны появляться лишь там, где уже существует среда для их распространения. За примерами далеко ходить не надо. Помимо 'Фэн-Гиль-Дона', о котором еще пару лет назад мало кто знал, на всесоюзную… простите, всеэсэнгешную арену уже вышли владивостокская 'Третья Тема' и издающийся с конца 1993 года московский 'Талисман'. И это только издания, имеющие солидный объем, тираж в несколько сот экземпляров и насчитывающие уже десять и более выпусков. Что же касается прочих — то есть малообъемных, малотиражных или не внушающих надежд продвинуться дальше первого номера — то их количество тоже приближается к двузначной цифре: 'АКМ' (Донецк), 'PAL 1', 'Q' и 'Конец Эпохи' (Москва), 'Морита' и 'Последний хит' (Саратов), 'Поиск Средиземья', 'Черный Баклан' и 'Фан-Эра' (Екатеринбург), 'Четвертая Эпоха' (Новокузнецк). При этом вовсе не удивительно то обстоятельство, что почти все из упомянутых выше изданий — толкинистские. Гораздо удивительнее то, что они все еще именуют себя фэнзинами. Видимо, память о предшествующем поколении все-таки сохранилась. И, следовательно, предыдущая цивилизация погибла не бесследно, а оставив после себя какую-то память. Хотя бы в виде терминологии.
Впрочем, вспомним еще раз, что фэнзины — не только порождение среды, но и способ ее самоорганизации. А так же и средство свободного распространения в ней информации, в том числе и аналитического характера, то есть позволяющей движению ощутить себя не только единым целым, но и контролировать собственную эволюцию. Однако, сейчас мы уже перешли к вопросам дальнейшего развития Толкин-движения, как естественного (или неестественного) продолжателя дела бывшего советского фэндома. А это, как уже указывалось выше, темой данной статьи не является. Поскольку тут требуется совсем уже особый разговор…
Ульдор,
бывший кольценосец,
ныне малоизвестный литератор
Алан Кубатиев
Science fiction, the science of fiction, the fiction of science? или Что значит 'Ф'?
В этом году, кажется, появляется свободное время для раздумий.
Отчаянные попытки 'Миров' выплыть могут завершиться еще одним номером — и все. На какой срок — никто не знает. Отвратительно. Но интересно.
Вроде как Щеголев в интерпретации Элеоноры Белянчиковой.
Ладно, это все к слову. Больше меня интересует проблема, третьим выпуском 'Двести' сформулированная до бесстыдства ясно. Множество публикуемых писем — это, конечно, интересно. Только в одном-двух делается торопливая попытка понять, КАК сделано это ЧТО.
У пост-Беловежской фантастики (будем считать это рубежом свободы) имеется достаточно обильная история, которая вполне и необходимо описуема.
Но что происходит с фантастикой, пока неясно — запор или роды?
Неясно в очередной раз, кто, собственно, тужится. Кто она, мамочка, такая.
Синхронистический метод в современном литературоведении мало популярен. Диахрония обычно дается легче. Сочетать времена с достижениями и устанавливать связь оных трудно. Однако следование ему все же дает результаты, не являющиеся ни в одном другом методе.
Увы, те наши критики, кто литераторы, те не историки. А те, кто историки, может, и писатели, но уж до обидного не критики.
Подозреваю, что и любое новое произведение известного доктора Каца не будет содержать того, чего мне не хватает. Кроме 'отменной развязности', нужно еще и любить то, о чем стараешься писать.
Чего же мне не хватает, старичку?
Всего-навсего хорошего, добротного, в стиле Бориса Ремизова, Виктора Жирмунского или Леонида Пинского ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ФАНТАСТИКИ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 95 ЛЕТ. Лучше даже нескольких.
Очень хорошо отношусь к Переслегину и к его работе, люблю Бережного, их работы уже есть, но нужно другое, пока решительно отсутствующее. Даже в их работах разговор о стиле, языке, речи, ритме, образе — явление редчайшее.
Может быть, именно потому, что наша теперешняя фантастика в этом отношении достаточно стерильна. Есть авторы, которые знают, что такое стиль, но это Столяров, Успенский, Рыбаков, Маевский.
Пока к фантастике не станут относиться как к литературе, и требовать от нее как от литературы, она литературой не будет. Критика, талантливый и честный рассказ литературе о ней самой необходимейшая часть процесса. Одного читателя и книгопродавца литературе мало. Нужен весь уже вполне известный процесс, да еще многое из того, что фантастике довлеет, но пока не принадлежит. Скандалы и дискуссии не заменят настоящей критики. До бесконечности можно можно выяснять, демоны ли Столяров со Щеголевым или просто анфан террибли, и топтаться возле этой Черной Стены, пока не обнаружится, что она навозная куча. Гораздо труднее доказать, что эти и другие лица писатели — или нет.
Глупо считать книгопродавца последней инстанцией литературного процесса. Еще глупее считать, что
