— Ты не найдешь экипаж, который отправится в такой путь!'
Я не сразу понял, что именно так притягивало меня в трилогии С. Лукьяненко. Конечно, мне нравится жанр 'sрace oрera', но уж не настолько, чтобы четырежды перечитывать объемистую рукопись. 'Технические' решения автора (вроде темпоральных гранат и паутинных мин), несомненно, элегантны, но рассчитаны на однократное применение. Из медитативной романтики единственной любви я вырос. Но все- таки мне оказалась нужна эта книга.
У каждого есть свой предел. И всегда найдется Сила за этим пределом. '- Это мой сон. И я буду делать здесь то, что захочу.
— Да. Но это МОЙ мир'. [6]
На этом построены все антиутопии. Человек против бездушной и беспредельной Силы, причем все лучшее, что есть в этом человеке (ум, любовь, мужество, честь) эта Сила использует в своих интересах. Итог схватки предрешен, и читателю остается наблюдать, как в медленном кварковом распаде сгорает личность героя. Система справляется с ним и сжимает кольцо.
Герои Лукьяненко играют без правил.
Тем Лорд Сергей и победил Гиарского правителя. Шоррей ведь 'признавал неподвластную ему силу — и не пытался спорить с ней'. Иными словами, он доверил Сеятелям часть своей свободы и своей личности.
В борьбе против Вселенной человек нуждается в опоре. И он находит ее — в лице Бога, влезшего на крышу своей религии или Страны, влезшей на крышу своей идеологии. Спонтанное нарушение симметрии: вместо конструктивного конфликта 'Я' и 'Мир' возникает деструктивный конфликт 'Мы' и 'Они'. Причем 'мы' — это не пара возлюбленных или четверка друзей. 'Мы' это половина Вселенной. Сила, которой человек отдает суверенитет в обмен на мнимую помощь против другой Силы. И навсегда попадает в ловушку.
'Почему я так упорно отделяю себя от Сеятелей?
Может быть, потому, что на сотканном из воздуха экране сейчас заканчивается кровавая бойня. И то, что убивают друг друга мои враги, ничуть не облегчает мне совесть'.
Дело ведь не в том, хороши Сеятели или плохи. Дело — в осмысленном и мотивированном отказе Лорда принимать одну из конфликтующих Сил за свою. Нежелании следовать предопределенности, имена которой 'традиции', 'голос крови', 'основной поток истории'.
Сартр доказал, что человек *обречен* на свободу.
Кажется, эта обреченность ставит человека на один уровень с Галактикой. Кто знает…
Может быть, это главное из того, что вынесла из своей истории исчезнувшая страна под странным названием 'Советский Союз': 'свои' и 'чужие' — это лишь отражения в зеркале. И ты выбираешь одну из сторон не потому, что она олицетворяет собой добро, а просто потому, что ты не родился на Востоке и не можешь (да и не хочешь) Равновесия. Но ты бросаешь свой меч на чашу весов не как вассал одной из сторон. Как союзник или наемник. Поэтому 'система' (как бы она не называлась: 'социализм', 'капитализм', 'демократия', 'Родина', 'наука', 'бизнес') со всеми своими армиями, разведками и надсмотрщиками, — все это'…мелочи, которые, самое большое, могут меня убить'. Но не обмануть. Не подчинить себе.
'…Это секретная схема, но я вам доверяю.
Я поморщился:
— А если меня поймают фанги? И просканируют память? Раймонд, не делайте из меня дурака. Это ложный макет. Для всех посетителей, в надежде, что кто-то из них попадется врагу.
Раймонд вздохнул, махнув рукой над макетом. Он исчез.
Раймонд уселся в свое кресло, задумчиво посмотрел на меня.
— Мне очень хочется с вами поработать, Сергей.
— Жаль, но это не взаимно…'
А знаете, может, это и несправедливо, но я с трудом могу представить на месте Принца американца, швейцарца или француза. Слишком уж назойливо гордятся он своим Отечеством и его вечными ценностями. Безумная система отличается от разумной ровно на один параметр. Имя ему — Риск. Кто нибудь заметил в истории России вялотекучесть, или может быть Петербург видел мало революций, или наука развивалась у нас преемственно поступательно, а уж в литературе и вовсе взрывов не было? 'Умом Россию не понять'…
'— Вы человек крайностей, Сергей, — задумчиво сказал Маэстро. Самое знаменитое вино и самый крепкий табак. Если любить — то принцессу, если ненавидеть — то целую цивилизацию'.
5. Экспансия.
Звездные странствия Принца начались в конце XX столетия, когда 'Планета, которой нет' была отсталым мирком — заповедником для кровососущих пэлийцев, а на его Родине заканчивалась эпоха первоначального накопления капитала. Тремя столетиями позже Земля, мир Сеятелей возглавила Галактику, подчинив себе Пространство и Время.
'— Принцесса, противоречит ли законам вашей планеты неравенство происхождения супругов?
— Нет. Лорд Сергей — мой жених по обручению. Древний обычай допускает брак с человеком любого общественного положения.
— Лорд, противоречит ли вашим законам или убеждениям неравенство происхождения супругов?'
Очень понятно. Для принцесс — законы планет, норм и традиций. На землянина — распространяются только его собственный Закон. Неравенство? Но поддерживается оно, как мы видели, не только мощью земного флота и авторитетом Храмов.
С. Лукьяненко не стал обходится без своего 'Возвращения'. Вся первая часть 'Стеклянного моря' — классическая 'экскурсия по будущему', которую совершали, к примеру штурман Кондратьев, Эл Брег, Коль Кречмер и многие-многие другие). Прием традиционный, если не сказать стандартный; Сергей — любитель, если и не знаток 'советской фантастики' — невольно сравнивает свои впечатления с читанным в детстве, и страницы повести полны косвенных цитат (чего стоят одни названия глав: 'Вернувшийся', 'Завтрак на поляне', 'Очень благоустроенная планета'). Есть новизна в изначально отрицательной установке Принца. Земля вынуждена *доказывать* ему, что она стала такой… какой стала. Ласковым, щедрым, добрым, сказочным миром. 'Планета решила быть умницей до конца'. [7]
Трилогия предлагает нам если не новый раздел, то новую главу в анализе варианта будущего, известного как 'стандартная модель' или модель А. и Б. Стругацких. Непопулярная ныне модель.
Сверхцивилизация Сеятелей-Странников создана всего одним социальным изобретением — Знаком Самостоятельности, получаемым 'в среднем' в тринадцать с половиной лет. Как только человек окажется в состоянии совершать свои поступки и отвечать за них.
Господи, на сегодняшней Земле можно в пятнадцать лет стать чемпионом мира по шахматам и в тринадцать — по спортивной гимнастике, в двенадцать — выучить основы 'магии исчезновения' и принципов психической защиты, но что бы ты не сделал до 'совершеннолетия', ты — по любую сторону железного ли, зеленого ли, золотого ли занавеса — остаешься собственностью государства и сокровищем родителей, иначе говоря *обязан* бояться пыли и сырости!
Антитеза свободы — превращение личности в собственность. До женитьбы ты — ребенок и принадлежишь отцу и матери. Когда у тебя рождается собственный ребенок — он становится твоей собственностью, но свободы это не прибавляет, потому что ты оказываешься собственностью семьи. (Это безотносительно к государствам, которые не забывают предъявлять свои права). Результат? Не очень обеспеченный, очень недобрый и, главное, *медленный* мир.
Знак Ответственности и, как следствие, включение в Историю, сил и возможностей ранней юности, создаст сильнейшие напряжения в обществе, и с необходимостью — ускорение развития.
Просто потому, что мир начинает использовать главный психологический ресурс. Свободу. 'Если мы признаем за человеком право самостоятельности вне зависимости от возраста, то оставлять какие-то рамки: в сексе, приобретении наркотиков, праве на риск и эвтаназию бессмысленно и несправедливо. Приходится идти до конца'.
Развитие не бывает в одну сторону. В отличие от мира Ефремова-Стругацких, мир Лукьяненко насыщен оружием, и не одни фанги тому причиной. 'Неси это гордое бремя И лучших сыновей На тяжкий путь пошлите За тридевять морей'. Динамика — это всегда экспансия. В физическом пространстве-времени. В понятийном пространстве. Поэтому бесполезны доводы рассудка. 'Луна была там, а мы здесь'. 'Принцесса
