разглядит что-нибудь нехорошее, просто взята из предыдущей части буриме. (Привет, Боря! Надеюсь, я ничем тебя не обидел, ни в этой оговорке, ни в тексте 'Правдивых историй'. Кстати, сознаюсь наконец, ведь это моя настоящая фамилия — доктор Кац! Раньше я писал под русским псевдонимом, потому что опасался преследования.)
ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
(название рабочее)
Борис Штерн:
Однажды после дождя известнейшая писательница-фантастка Ольга Ларионова с двумя полными хозяйственными сумками стояла на остановке автобуса, чтобы ехать в Дом ленинградских писателей, что на улице Шпалерной-17. Там должен был состояться а-ля фуршет по поводу вручения Станиславу Лему Нобелевской премии. Подошел автобус ненужного ей маршрута, и Ольга услышала крик. Оглянулась. К ней бежал невысокий мужчина в пальтишке, с тортом на вытянутых руках и с бутылкой водки в кармане, за ним гнались два офицера милиции и кричали:
— Задержите его, задержите!
Близорукая Ольга конечно не хотела вмешиваться в погоню за преступником, но человек с тортом был так похож на Чикатило, что Ольга все-таки исполнила свой гражданский долг — подставила ему ножку. Преступник упал прямо в грязь, где шляпа, где ноги, где торт — можно себе представить. Подбежавшие милиционеры дико взглянули на Ольгу и успели вскочить в отходящий автобус.
Автобус уехал.
Ольга осталась наедине с мужчиной.
Ольга осталась наедине с мужчиной.
Мужчина был такой же близорукий. Одной рукой он искал в луже свои очки, со второй облизывал размазанный 'Киевский торт'. Ольге было очень неудобно, очень смешно и очень страшно — мужчина вполне имел право дать ей пощечину за такие дела, а удрать от мужчины с двумя полными сумками не было никакой возможности. Наконец мужчина нашел очки, выбрался из лужи и, сжимая кулаки, посмотрел на Ольгу. Конечно, это был не Чикатило, но Ольге он поразительно напоминал кого-то.
— Пся крёв!!! — грубо по-польски выругался мужчина, и Ольга с ужасом узнала в нем самого Станислава Лема, нобелевского лауреата, на встречу с которым она направлялась в Дом Писателей с двумя хозяйственными сумками, в которых была всякая всячина для а-ля фуршета — тот же 'Киевский торт', водка, закуска и так далее, — все это покупалось в складчину между советскими фантастами по десять долларов с рыла. Ольга начала извиняться и счищать с Лема остатки 'Киевского торта'. Оставим Ольгу Ларионову наедине со Станиславом Лемом, и последуем за милиционерами.
Эти милиционеры были не совсем чтобы милиционерами. Это были приезжие милиционеры — один из Москвы, другой из Минска, их звали Борис Руденко и Юрий Брайдер, один — майор, другой — капитан милиции. Дело в том, что они тоже писали фантастику и тоже спешили на Шпалерную-17, чтобы принять участие в чествовании Станислава Лема, но случайно вскочили не в тот автобус. Упавшего в лужу пана Станислава они не узнали, но женщина, подставившая ему ножку, показалась им знакомой…
— Вроде, тетка из наших… — сказал Руденко.
— Похожа на Людмилу Козинец, — согласился Брайдер. — Зачем она подставила ему ножку?
— Но ты же сам кричал ей: 'Задержите, задержите!'
— Ты тоже кричал.
— Я имел в виду 'Задержать автобус'.
— Я тоже имел в виду автобус.
— Значит, она нас не так поняла. Нет, это не Людмила Козинец. Людмилу я хорошо знаю. Это Ариадна Громова.
Так они гадали и не замечали, что едут не на Шпалерную-17, а делают круг на конечной остановке и возвращаются обратно — туда, где остались Лем и Ларионова.
Лем, как известно, по происхождению никакой не поляк, а наш львовский еврей, похожий на одессита Бабеля или на Романа Подольного. Поэтому Ольга моментально нашла с ним общий язык…
Александр Щеголев:
Тем более, лауреат так до конца и не понял, почему упал. Уверенности, что его толкнули, не было. Гонясь за автобусом, он оставался погруженным в свои мысли, обдумывал ту неловкую ситуацию, в которую ввергло его неожиданное приглашение на банкет. В частности, решал сложную этическую задачу: следует ли ему признаваться, что он не просто не знаком ни с кем из ожидающих его писателей, редакторов и издателей, но даже не слышал о существовании кого-либо из них.
Беседа между подчеркнуто галантным (хотя и мокрым) мужчиной и воспрявшей духом женщиной велась, разумеется, на еврейском языке. На львовско-одесском диалекте — из уважения собеседников друг к другу. Они обсудили вчерашнюю церемонию награждения, что состоялась в рамках знаменитой конференции 'Интерпресскон'. Точнее, определенные странности, удивлявшие обоих. Нет, не было ничего странного в том, почему Нобелевский комитет решился-таки перенести церемонию из забытого Богом Стокгольма в престижный Репино. Но чем вызвано столь яростное возмущение значительной части гостей конференции? Неужели эти люди всерьез опасались, что Нобелевская премия может хоть как-то потеснить приз 'Гамбургский Счет' (вожделенный для любого писателя контейнер в форме боксерской перчатки, содержащий десять килограмм плутония)? Смешно. Ведь масштабы премий несопоставимы! Далее — кто посмел похитить деньги, торжественно прибывшие из Стокгольма? В результате господин Сидорович, организатор конференции, вынужден был гасить скандал, вынув из бюджета незапланированные сто тысяч долларов — ничтожная, конечно, сумма для возглавляемого им банка, и все же. Наконец, откуда в роскошном Репино взялось столько нищих? Нищие буквально атаковали счастливого нобелевского лауреата, и тот покорно раздал им всю полученную премию — в течение одного вечера…
Да, разговор получился.
Даже несмотря на то, что Ольга Ларионова была ненастоящей. Настоящая Ольга Ларионова в этот момент находилась у себя дома. Она обиделась на второсортных редакторов, публикующих в своих третьеразрядных журналах фантазии далеко не первоклассных писателей, и правильно сделала.
Мало того, собеседник пана Лема вообще не был женщиной. Или если выразиться точнее — собеседница пана Лема была мужчиной, переодетым женщиной.
По-видимому, пришло время раскрыть некоторые из тайн. Человека, подставившего ножку великому писателю, звали Борис Штерн — он тоже был фантастом, а кроме того, входил в оргкомитет конференции 'Интерпресскон', заседал в жюри премии 'Гамбургский Счет' и являлся действительным членом Нобелевского комитета. Дело в том, что Борис терпеть не мог заниматься общественной работой, поэтому его всюду и выбирали. Из-за болезненной интеллигентности он не умел отказываться. Только таких людей, кстати, и надо включать в различные жюри и комитеты, в этом состоит истинно государственный подход. Сам он живет в Киеве, что особенно удобно для руководителей тех иностранных органов, в которых он членствует. Писатель Штерн, если уж зашла о нем речь, на самом деле никакой не еврей (в отличие от Лема), хоть и с
