что на самом деле не увидится с Гримом и не сможет сказать ему, кто он такой. Теперь она не помнила о Тюре и говорила от души.
Гельд умиротворяюще качнул головой:
– Поверь, меньше всего я хотел бы возводить напраслину на человека, которого в глаза не видел. Может быть, он только и мечтает отдать тебе твои деньги. Но, понимаешь ли, когда ездишь с места на места и бываешь чуть ли не на всех тингах Морского Пути, столько всяких случаев насмотришься… Особенно в такое время, как на Квиттинге сейчас. В беде все худшее в людях лезет на поверхность, и, когда страна разорена, гораздо чаще встретишь человека, способного обидеть вдову, чем помочь ей. Вообще-то люди не так уж плохи, добрых людей я тоже повидал достаточно, даже больше, пожалуй, чем плохих. Хорошего в людях тоже много, но оно, как золото, тяжелое и лежит на самом дне. А всякая дрянь всплывает. И если этот ваш Грим за четыре года не нашел случая прислать тебе свой долг, значит, он не очень-то хочет расставаться с серебром. Чтобы его убедить, требуется дружина посильнее двух человек… Хотя вон тот, с темной бородой, и выглядит очень грозно. – Гельд бросил уважительный взгляд на Хринга. – У тебя есть свидетели сделки?
– Да. Целых трое. Правда, я не знаю, живы ли они, я четыре года не получаю от них вестей…
– Если хоть один из них умер, не успев по закону передать свое свидетельство наследникам, то это уже повод отложить дело до тинга. А на тинге бывает полезна сильная дружина и звонкое серебро. Поверь, я не хочу пророчить тебе несчастий, но трудности лучше знать заранее. Понимаешь ли, сейчас на Квиттинге так много бедных людей, а бедные, что не говори, жадные.
– Еще бы! – пылко воскликнула Бьярта. Это она приняла на свой счет, потому что бедность привыкла считать своим неотделимым качеством. – Если бы тебе приходилось каждый год выметать из дома все подчистую, чтобы заплатить дань, ты тоже был бы жадным! И тоже за любую мелочь, за дохлую овцу, любому бы вцепился в горло! Это богатые могут себе позволить раздавать подарки направо и налево! А если ждать каждый раз, что фьяллям покажется мало и они сожгут тебе дом… Тут будешь жадным!
– Это все понятно, – протянул Гельд. Теперь он не улыбался и выглядел озабоченным, точно речь шла о его собственных бедах. – Это я все видел… Даже не знаю, чем тебе сейчас помочь. Я сам плыву не в ту сторону. Я шел с юга, а теперь поворачиваю на Квартинг. И здесь… – он окинул гридницу взглядом, – нет сейчас никого, кому было бы с тобой по пути. Наверное, тебе придется пожить у Стейна какое-то время… Ну, ничего, сейчас лето, много кораблей плавает. Дней за десять ты наверняка найдешь подходящих попутчиков. Только будь осторожна. Спроси у Стейна, знает ли он этих людей. Сама понимаешь, молодая красивая женщина не всякому может довериться.
– Это я знаю, – бросила Бьярта.
После собственной горячей речи у нее вдруг упало настроение: она ощутила себя одинокой, бедной, беспомощной, заброшенной в даль. Тревожная тоска по Стормунду вспыхнула с новой силой: хотелось лететь через моря и горы и скорее, скорее увидеть его, снова быть с ним и не иметь надобности притворяться вдовой! Хотелось назад на «Волка», к Хагиру, к своей разношерстной дружине, с которой были связаны такие драгоценные надежды и потому каждый человек которой казался родным. Как хорошо, что она не одна, что у нее есть сильная дружина с надежным вождем! Поплыть бы, в самом деле, и вытрясти из подлеца Грима те пять марок, которые он должен настоящей вдове Асбьёрна Берестянки! Может, впредь будет одним охотником обижать вдов поменьше!
– Давай я тебе что-нибудь подарю… в память о твоем муже, – предложил Гельд, которому было жаль изнуренную молодую женщину и хотелось ее подбодрить. Бьярта подняла на него непонимающий взгляд, не сразу сообразив, какого мужа он имеет в виду. – У меня есть хорошие ткани, гладкие, цветные, из хорошего говорлинского льна. Тебе подойдет. Есть красивые бронзовые застежки… Была еще резная кость, тоже говорлинская, но ее я продал. Утром покажу тебе, выберешь себе что-нибудь.
– Если ты так раздаешь подарки кому попало, не много же ты наторгуешь! – снисходительно упрекнула Бьярта. – Мой муж тоже лю… бил раздавать больше подарков, чем мог себе позволить. Что об этом говорит твоя жена?
– Моя жена была бы не очень довольна… если бы она у меня была! – Гельд негромко рассмеялся, и Бьярта неуверенно улыбнулась в ответ. Барландец так искренне готов был принять в душу ее саму и все ее беды, что рядом с ним сразу делалось легче. – Она, несомненно, говорила бы, что я так немного наторгую. Моя родственница Борглинда именно это мне говорит, когда я у нее бываю. А я на это отвечаю, что нет сокровищ дороже дружбы. Знаешь, как говорил Один:
Никогда ведь не знаешь, что тебе пригодится. Короче, если бы у меня была жена, я подарил бы ей ткани и гребни. А раз у меня ее нет, почему бы мне не подарить их тебе?
– Ты был у говорлинов? – спросила Бьярта. Она еще не решила, можно ли ей принять от него подарки.
Утром, проснувшись в девичьей, Бьярта сразу увидела рядом с собой свернутый кусок полотна, белого с широкой синей полосой. Локтей десять будет, хватит на рубаху… а если быть умнее и шить из хорошего полотна только подол, рукава и грудь, что видны из-под платья, то и на две.
– Это откуда? – спросила она какую-то здешнюю старуху.
– Это барландец тебе прислал, – зевая, ответила та. – Положи, говорит…
– А где он?
– А уплыл уже. Долго спишь…
Наскоро собравшись и разыскав Гьяллара с Хрингом, Бьярта попрощалась с удивленной хозяйкой, которая не могла взять в толк, куда эта странная гостья отправляется пешком со своими двумя провожатыми. До устья фьорда она бежала, не чуя под собой ног. Только бы успеть! Еще вечером она сообразила, что барландец по имени Гельд и есть та самая добыча, которая им нужна. Сейчас он должен быть в море, но еще до вечера он будет у берегов Квартинга. По рассказам Бьярта знала, что пролив Двух Огней не так уж широк.
Выбежав к берегу, Бьярта в изумлении остановилась: песчаная площадка, где оставался «Волк», была пуста, кострище погасло. Но тут же от опушки в ней шагнул Альмунд.
– Эй! – Он призывно махнул рукой. – Мы уже свернулись. Отплыли назад, а то здесь какой-то «Кабан» выходил, скамей на шестнадцать. Чтоб не увидел.
– Это он! – возбужденно воскликнула Бьярта. – Где Хагир? Это наша добыча выходила!
Выслушав ее, Хагир приказал поднимать парус. Ветер дул не очень сильный, но попутный, на запад, и, помогая себе веслами, «Волк» бодро двинулся через пролив. Хагир щурился, вглядываясь в морской простор и высматривая парус. Бьярта дрожала от беспокойства и не могла усидеть на месте.
– У него должно быть на корабле много всякого добра! – повторяла она, расхаживая от носа до кормы, покачиваясь и придерживаясь за плечи ухмыляющихся гребцов. – Он же сам говорил: и ткани, и бронза… А резную кость он продал, значит, должно быть серебро! Да сам парус…
– Успокойся! – уговаривал ее Хагир, когда она приближалась к сиденью кормчего. – Через пролив плыть почти до вечера, а там еще нужно будет их догнать. Если там нет усадьбы, где они успеют укрыться на ночь.
– Только бы там не было усадьбы! – молилась Бьярта, отчаянно сжимая руки.
Теперь, когда они выбрали добычу и тем сделали важный шаг к цели, ей хотелось весь оставшийся путь пробежать бегом. Скорее, скорее! Догнать барландцев, взять добычу! Только бы Один и Тюр дали им победу в этом первом бою! Только бы у барландца набралось серебра и товаров на десять марок! Тогда можно прямо отсюда плыть к граннам! И Стормунд будет свободен! Бьярта уже видела перед собой лицо мужа, с шершавой кожей на красных щеках, с неприглаженной темной бородой, с воодушевленно горящими глазами. Казалось, он уже где-то рядом и тоже сжимает кулаки от нетерпения – скорее же, скорее! Ее муж, ее опора и тревога, ее наказание и сокровище, ее судьба!
– Голова сказала: «Десять!» – бормотал Хагир, глядя на ее беспокойное хождение. – Десять, чтоб их тролли взяли!
Словно отзываясь на нетерпение Бьярты, попутный ветер крепчал. «Волк» набирал ход, вскоре Хагир велел подобрать весла. Бьярта вглядывалась в даль и всей душой жаждала скорее увидеть темную полоску квартингского берега.
