– Откуда ты знаешь? – с негодованием воскликнул он. – Ты что, послала за мной подглядывать? Да? Не смей этого делать! Я сам знаю, что мне делать, и никаких советов не прошу! Я никому не позволю совать нос в мои дела! Так и запомни!
– Но конунг, я же хочу помочь тебе! – взмолилась Эйра, напуганная этой вспышкой. – И я вовсе не подсматривала за тобой и никого не посылала! Конечно, ты знаешь сам! Просто я подумала: ведь тут неподалеку Черные Ворота…
– Что это такое? – Бергвид немного ослабил хватку.
– Это вход в Свартальвхейм. В Великаньей долине стоит Пещерная гора – та самая, в которой жил великан Свальнир.
– Я знаю!
– В задней части пещеры и есть вход в Свартальвхейм. Можно пойти туда и попытаться вызвать темных альвов. И поговорить с ними.
– Вызвать темных альвов! Ты думаешь, это так легко сделать?
– Вовсе не легко. Но можно попытаться.
– Ты попытаешься? – Бергвид насмешливо дернул углом рта.
– Да. – Эйра кивнула. – Я знаю, как вызвать их. И они, может быть, откроют тебе эту тайну.
– Значит, ты думаешь, что сумеешь их вызвать? – с усмешкой повторил Бергвид, но видно было, что он задумался.
– Я помогу тебе, конунг! – горячо заговорила Эйра, чувствуя, что он готов согласиться. – Я помогу! Я сумею!
– Глупости! – вдруг прервал ее Бергвид. – Чушь собачья! Как ты сможешь это сделать! Это невозможно, и уж точно это дело не для тебя! Занимайся своей прялкой и не суйся в дела мужчин! Я сам разберусь со своими делами!
Эйра отвернулась, чтобы скрыть слезы. Она не понимала, что своими последними словами сама все испортила. Бергвид не выносил предложений о помощи, поскольку это давало ему чувство зависимости и унижало его в собственных глазах. Ее горячее желание помочь, которое Эйра преподносила как главное доказательство своей любви, только отталкивало от нее Бергвида, поскольку выставляло его перед ней слабым, нуждающимся в помощи. Вовсе того не желая, Эйра задевала его болезненное самолюбие и не догадывалась, что рушит хрупкое согласие между ними тем самым, чем хотела его укрепить. Она как будто ушиблась о горделивое упрямство своего жениха, и душа ее болела после этого удара. Слезы текли по щекам и капали с подбородка на руки, а она даже не смела поднять руки отереть их, чтобы не привлечь к ним внимания. Но все заметили и так: Асольв и фру Эйвильда горестно переглядывались, чувствуя, что предполагаемый брак не очень-то осчастливит их дочь.
На другой день Бергвид снова уехал, но Эйра впервые не огорчилась, а скорее испытала облегчение. Не желая никого видеть, она с самого рассвета ушла из дома и весь день бродила по окрестным долинам, перебирая в памяти каждое из сказанных слов. Обидные слова и резкий, лишенный и тени любви голос Бергвида болезненно жгли ее душу. Но вместо гнева она чувствовала жгучее желание его оправдать, и вскоре она уже не столько страдала, сколько жалела Бергвида. Ему приходится так тяжело! Он должен думать о стольких вещах! У него так много врагов и так мало друзей! Он так мало любви и доброты видел в жизни, что нечего удивляться, если его истерзанное сердце не умеет отвечать на любовь. Тяжкая память о рабстве язвит и мучает его, и несправедливо требовать жалости к другим от того, кто сам испытывает такую боль. Ему так горько самому, его так мучит бессилие и досада, что разве может он еще думать о ее, Эйры, огорчениях? Она сама виновата! Лезет не в свое дело! И Эйра поспешно отирала слезы. «Только ты один во всем мире не можешь меня обидеть…» – ведь она сама так сказала, а она не из тех, кто берет слова обратно!
Эйре стало стыдно. Да! В этом будет сила ее любви. Брюнхильд дочь Будли взошла на погребальный костер мужчины, который не любил ее. Она саму жизнь отдала тому, кто не был ей благодарен за это, и в том ее подвиг. За это ее помнят и прославляют в веках.
И я… В душе Эйры поднималась решимость, крепла сила, и на сердце становилось легко. Что же это за любовь, которая требует благодарности? Это сделка, а не любовь! А она, Эйра дочь Асольва из Кремнистого Склона, не торгует своим сердцем, а по велению судьбы отдает его беззаветно, навсегда! Сигурду Убийце Дракона тоже некогда было думать о любви – его ждали подвиги. Пусть он делает свое дело. А она будет делать свое – любить его, чего бы ей это ни стоило.
Она подняла к глазам руку с подаренным перстнем. Во всех сложностях последнего времени перстень служил ей поддержкой и утешением. В его алом сиянии она видела живой отблеск встающего солнца; когда она вглядывалась в него, на душе у нее делалось спокойнее, а мысли яснели. Алое пламя перстня согревало ее и укрепляло внутреннюю силу; сама душа ее была таким же осколком огня, и Эйра любила перстень, как образ собственной души.
Вечер застал ее на вершине Раудберги. Всегда, когда ей было тяжело или грустно, Эйра приходила сюда, в святилище, дышавшее памятью о многовековой жизни ее племени, и здесь она всегда находила облегчение. Все ее заботы казались такими мелкими рядом со священной горой, такими быстротечными рядом с вечностью. Она встала на то самое место между валунами, откуда увидела однажды розовые горы, сиявшие в небесах. Душа ее стремилась снова их увидеть, снова испытать то легкое, утешительное чувство общения с иным миром, в котором нет здешних забот и огорчений.
Уже вечерело, на небе горела желтовато-розовая полоса заката между слоями темных, густых, как будто из нечесаной шерсти сделанных облаков. Вокруг постепенно темнело, свежий воздух летнего вечера казался густым и прозрачным. Эйра смотрела на засыпающий вечерний мир сверху, как смотрят боги, мягкая полутьма скрывала привычные очертания земли, и уже казалось, что перед ней расстилается другой мир, совсем другой, в котором и сама она – совсем другая… Он шел ей навстречу, не показывая образов глазам, но постепенно проникая в душу. Эйра как будто плыла по темному морю вечерних облаков, уходя все дальше и дальше от того, что ее томило.
Эйра медленно шла вниз по тропе; за много лет ее ноги выучили эту каменистую тропу до последней выемки, и она легко прошла бы тут с закрытыми глазами. Но ее переполняло ощущение, что она идет через другой мир, и какой-то иной свет все яснее сиял перед ее глазами. Не чувствуя своего тела, Эйра присела на широкий валун, поросший толстой моховой подушкой. У нее кружилась голова, все вокруг казалось иным.
И она находилсь здесь не одна. Где-то рядом ощущалось присутствие другого существа – доброго, мудрого, прекрасного. Богиня иного мира шла навстречу Эйре, и ее душа сливалась с душой богини. Не видя и не чувствуя вокруг себя ничего земного, Эйра прилегла на прохладный мох, подложив руку под голову. Тихий и мягкий женский голос, родившийся из розового сияния заката, напевно полился ей в уши, и Эйра слушала, переживая каждое слово с такой остротой и ясностью, словно это было ее собственное живое воспоминание. А голос рассказывал:
–
