рассортированные, пронумерованные, лежали находки, в пристройке стоял компрессор для зарядки баллонов аквалангов, а сами акваланги, ласты и маски аккуратно были развешаны на деревянных колышках-вешалках. Гидрокостюмы сушились на распялках.
Коса, состоящая из мельчайшего белоснежного кварцевого песка, глубоко вдавалась в море, изгибаясь наподобие турецкого ятагана. Чуть поодаль виднелись строения рыбоколхоза, в бухте покачивались на якорях сейнеры и дубки. Среди них плот археологической экспедиции, собранный из порожних бочек из-под солярки, покрытых досками, выглядел неуклюжим и громоздким.
Рабочий день экспедиции давно кончился, все разбрелись кто куда, было безлюдно. Папа и Станислав Сергеевич, не переставая спрашивать друг у друга: «А помнишь?», побрели куда-то вдоль самого уреза воды. Было очевидно, что им очень хочется поговорить наедине. Витя и Андрюха остались вдвоём. Андрюха топтался на одном месте и, всё отворачиваясь, наблюдал за Витей украдкой. Его и раздражала эта девчонка с мальчишечьим именем — независимостью своей, насмешливым большим ртом — и чем-то притягивала, а чем — он и сам не понимал.
— Чего это у тебя глаза бегают, как два мышонка? — неожиданно спросила она. — Совесть нечиста? Мой папа говорит, что только люди с нечистой совестью не могут глядеть другим людям в глаза.
— Что-о?! — оторопел Андрюха. — Ну, знаешь! Не будь ты девчонкой, вот ткнул бы я тебя головой в песок, чтоб язык прищемила!
— А ты попробуй, — весело предложила Витя.
— Так девчонка же, слабый пол, — растерялся Андрюха.
— Давай-ка, давай, — подзадоривала Витя, — только ты меня не бойся, жив останешься. А то я гляжу, здорово ты меня боишься…
— Я-а-а?!
— Ага. Ты. Я обычно таких, как ты, в узелок завязываю. Чтоб помнили о своём нахальстве.
— Ну, давай, — улыбнулся Андрюха и пошёл на Витю.
Он осторожно взял её за предплечья, не сильно толкнул, но сопротивления не почувствовал. Витя вдруг резко подалась назад, дёрнула Андрюху на себя. Она упала на спину, выставив ногу, Андрюха не удержал равновесия, подался вперёд, напоролся на эту ногу и, будто подброшенный пружиной, перелетел через голову и воткнулся в песок.
Но что интересно: у вскочившего мгновенно Андрюхи были насмешливые глаза. Да и слишком уж легко попался он на этот незамысловатый приём, хотя Витя сразу почувствовала, как только Андрей взял её за руки, что он гораздо её сильнее.
— Повторить? — спросила Витя.
— Повтори, — усмехнулся Андрей.
«А не поддался ли он?» — мелькнула у неё мысль.
Витя рассердилась. Ещё этого не хватало!
Она снова вцепилась в Андрея, и неясная мысль стала уверенностью — она просто не могла сдвинуть Андрея с места. Теперь он открыто улыбался.
«Неужели правда — поддался?» Витя рассердилась всерьёз, а мальчишку это, кажется, веселило. «Противный какой тип, — сгоряча подумала Витя, — попробуй сдвинь его — шкаф, да и только».
Неожиданно ей стало смешно. «А ведь парень-то, кажется, ничего! И не так он прост, как кажется. Замысловатый мальчишка! И зря я к нему полезла. Какая это муха меня укусила?» — подумала она.
Но упрямство взяло верх. Она попыталась сделать ему подсечку и тотчас почувствовала, как ноги её оторвались от земли. Она понимала, что Андрею в этот миг ничего не стоило швырнуть её на песок. Он этого не сделал.
— В благородство играешь? — сердито спросила Витя.
— Ну что ты! Ты здорово борешься, — ответил Андрей, — аж страшно.
Витя обиженно насупилась. Назревала ссора. Подошёл Станислав Сергеевич.
— Папины уроки? — спросил он у Вити.
— Папины, — буркнула она.
— Я видел, как ты моего через голову. Вполне прилично.
— Она меня победила, — серьёзно сказал Андрей.
Но Витя перехватила быстрый взгляд, которым обменялись отец с сыном, и запрятанную смешинку в глазах обоих.
Витя разозлилась всерьёз. Отвернулась. Станислав Сергеевич обнял её за плечи.
— Ты не сердись, — шепнул он, — Андрюха уже два года самбо занимается, а ты его подловила.
— Да, подловила… Знаю, как я его подловила, — проворчала Витя.
Но лицо у Андрюхи было такое добродушное, что Витя вдруг подумала: «А чего я, собственно, злюсь? Сама ведь полезла. Ну и получила урок. Всё справедливо».
Неслышно подошёл Витин папа, внимательно оглядел ребят. Он старался быть серьёзным, но Витя заметила эти его старания: значит, всё видел, всю её возню с Андрюхой. «Ну и пусть», — решила Витя. Она не чувствовала неловкости. Это древнее море, рыжие берега, рыбачья мазанка, вросшая в песок, пропечённый солнцем отец — всё было так естественно, всё наполняло её душу спокойствием и уверенным весельем. Витин папа обнял ребят за плечи.
— Ну, я вижу, вы уже познакомились, — сказал он.
Витя и Андрей молча кивнули. Отец помолчал, потом задумчиво проговорил:
— Эх, ребята! Если мои надежды насчёт этого древнегреческого кораблика оправдаются, тут у нас такая жизнь начнётся — сплошной праздник Первомай!
Витя всегда знала, что отец влюблён в свою работу, но только сейчас, вслушиваясь в интонации его голоса, поняла, как он влюблён в эту самую археологию. Без остатка, всем своим существом.
«Как же, наверное, это здорово — найти себе такое дело, чтобы на всю жизнь, чтобы любить — не разлюбить», — подумала она. И ей стало немного завидно и чуточку обидно. «А я? Может, на меня у него и любви не останется», — подумала она и тут же усмехнулась.
Она знала, что отец её — человек широкий и добрый и души его хватает не только на любимую археологию, но и на неё, Витю, и на маму, и ещё на очень многое.
Отец ушёл по своим делам, а Витя и Андрей забрались на плоскую, горячую, поросшую паслёном и бурьяном крышу рыбацкой избушки.
Лицо у Андрея было бронзовым и непроницаемым, как у индейца. Ему казалось, что Витя всё ещё сердится на него, а та улеглась на спину, пристально вглядываясь в белесовато-голубое жаркое небо. Она улыбалась. Всё ей тут нравилось — и горячее солнце, и пахнущие морем сети, развешанные на плетне, и бурьян на крыше домика, и даже этот увалень Андрей, который пыхтел рядом и так смешно выговаривал букву «г».
Ей нравилась его сдержанность и какая-то ненавязчивая уверенность в себе. И ей вовсе не хотелось начинать первый свой день в этом замечательном месте ссорой да ещё с сыном закадычного папиного друга. Она чувствовала — человек он стоящий. И, если говорить честно, никакой он не увалень, скорее наоборот, быстрый и гибкий, как кошка.
— Не дуйся, хорошо? Чего интересного — дуться? Давай лучше дружить! — сказала она.
Андрей поглядел на неё.
— Я дуюсь? — удивился он. — Я думал, ты станешь дуться. А ты… Ты молодец! — Андрей вдруг смутился, уши его заполыхали. С такой разновидностью девчачьего племени он ещё не встречался. А у той уже рот до ушей и в глазах никакого ехидства или зловредности. Местные девчонки никогда бы не сказали таких слов. Он растерянно хмыкнул и неожиданно для себя сказал:
— Давай! Но уж дружить так дружить! Согласна?
— Согласна!
