ответил в весьма любезных выражениях, заметив, что Аллегро не следует воображать, будто он – жертва закулисных гонений. И когда Аллегро все же решил выступить со своей публикацией, он обнаружил, что оказался в затруднительном положении, поскольку заранее дезавуировал работу своего коллеги. Поэтому он предпринял ряд маневров, стремясь вывести коллегу из-под огня ревнителей чистоты рядов международной группы и сделать его своим союзником.
Действительно, перевод Милика вышел лишь в 1962 г., спустя два года после публикации перевода Аллегро, шесть лет спустя после того, как Медный свиток был разрезан и раскрыт в Манчестерском университете, и целых десять лет спустя после его находки.
Тем временем «Свитки Мертвого моря» – популярная книга Аллегро, посвященная материалам кумран-ских находок, из которой были изъяты все упоминания о Медном свитке, – вышла в свет в конце лета 1956 г., спустя пять месяцев после противоречивых откликов, вызванных его выступлениями по радио. Успеху книги, как и предсказывал Аллегро, во многом способствовали опровержения и особенно письмо в «The Times». Первое издание, выпущенное тиражом 40 тысяч экземпляров, было распродано за семнадцать дней, о чем с энтузиазмом отозвался Эдмунд Вильсон на волнах Би-би-си. «Свитки Мертвого моря», вышедшие дополненным изданием и в общей сложности девятнадцатым тиражом, продолжают оставаться одним из лучших исследований о кумранских материалах. Де Во, однако, смотрел на вещи иначе и прислал Аллегро уничтожающий критический отзыв. В своем ответе, датированном 16 сентября 1956 г., Аллегро писал, что «вы просто не способны рассматривать христианство в более или менее объективном свете. Жаль, но, учитывая обстоятельства, это вполне понятно». В том же письме он обратил внимание на один из текстов свитков, в котором упоминается «сын Божий»:
«Вы продолжаете рассуждать о том, о чем думали первые иудеохристиане в Иерусалиме, и никому не приходит в голову, что ваше единственное реальное доказательство – если его вообще можно называть таковым – Новый Завет, этот корпус хорошо знакомых преданий, „свидетельства“ которых не выдержат и двухминутного разбирательства перед судом закона… Что же касается… Иисуса как „сына Божьего“ и „Мессии“ – тут я не стану спорить ни минуты; сегодня, благодаря кумранским рукописям, [мы знаем], что у ессеев существовал свой собственный Мессия из дома Давидова, который считался „сыном Божьим“, „рожденным“ Богом, но при этом нигде не видно фантастических притязаний церкви, будто Иисус был Самим Богом. Таким образом, это никакое не противоречие в терминологии, а противоречие в ее интерпретации».
Здесь мы имеем дело с объяснением причин произвольных отсрочек с публикацией свитков и с истинной ценностью самих кумранских свитков. Текст, на который ссылается Аллегро, где говорится о «сыне Божьем»,
После всего случившегося Аллегро надо было быть крайне наивным человеком, чтобы надеяться, что его коллеги вновь примут его в свой круг как равного. Тем не менее все его дальнейшие действия свидетельствуют именно об этом. Летом 1957 г. Аллегро возвратился в Иерусалим и провел июль, август и сентябрь, напряженно работая в Зале свитков над изучением вверенного ему материала. Судя по письмам того времени, становится понятным, что он действительно вновь чувствовал себя членом группы и нисколько не сомневался, что все в порядке. Осенью он отправился в Лондон и договорился с представителями компании Би-би-си о подготовке специальной телепередачи, посвященной свиткам. В октябре он вернулся в Иерусалим с продюсером и рабочей бригадой для съемок фильма. Они немедленно отправились на встречу с Авни Дайани, иорданским куратором Рокфеллеровского музея и одним из ближайших друзей Аллегро. На следующее утро Дайани ответил им, что «теперь все вопросы необходимо решать с де Во». В письме от 31 октября к Фрэнку Кроссу, которого он по-прежнему считал своим союзником, Аллегро так описывал сложившуюся ситуацию:
«Мы собрались… и объяснили, чего мы, собственно, хотим, но со стороны де Во нас ждал холодный отказ сотрудничать и вообще иметь дело с нами. Мы на какое-то время замерли, открыв рот от изумления, но затем Дайани и продюсер предприняли попытку выяснить, чем вызван подобный отказ. Ситуация представлялась для нас полным нокаутом, потому что я, насколько мне помнится, расстался со своими дражайшими коллегами в самых добрых отношениях – или, по крайней мере, мне так казалось. Разумеется, с моей стороны не последовало никаких сожалений. Тем не менее де Во заявил, что он созвал встречу „своих ученых“ и они условились не заниматься впредь ничем из того, чем занимался я! Мой приятель продюсер отвел пожилого джентльмена в сторону и коротко дал ему понять, что в этой программе мы намерены не касаться религиозной стороны вопроса, но он (де Во) был абсолютно непреклонен. Он заявил, что, хотя он и не в силах помешать нам фотографировать Кумранский монастырь, он ни за что не допустит нас в Зал свитков или в сам музей».
Как писал Аллегро, он оказался в затруднительном положении. Что касается Авни Дайани, то он был раздосадован и недоволен. Он прекрасно понимал, что эта программа «способна послужить поддержкой для экономики Иордании: тут и древности, и туризм», и заявил, что готов воспользоваться своей властью и полномочиями. В конце концов он был официальным представителем правительства Иордании, не считаться с которым не мог даже де Во.
«Как только моим дорогим коллегам стало ясно, что программа осуществляется и без них… они тотчас начали выкладывать карты на стол. Объектом их нападок была не программа, а всего лишь сам Аллегро. Затем они вызвали к нашему отелю такси и сделали продюсеру предложение, сводившееся к тому, что, если он раз и навсегда порвет с Аллегро и в сценаристы возьмет Страгнелла или Милика, они готовы сотрудничать с ним… И вот однажды, когда мы вернулись в отель после утомительного рабочего дня в Кумране, Авни позвонил нам и сказал, что, вернувшись к себе, он обнаружил письмо (анонимное), в котором ему предлагали 150 фунтов стерлингов за то, чтобы он не допускал нас в Амман и не позволял фотографировать в тамошнем музее…»
В том же письме Аллегро пытался убедить Кросса включиться в работу по программе. Посоветовавшись с де Во, Кросс отказался. После этого Аллегро понял, сколь понизились его шансы на успех и до какой степени ухудшились его отношения с бывшим коллегами. В тот же день, когда он написал Кроссу письмо, он написал и другому ученому, уважаемому человеку, который хотя официально и не был членом международной группы, но имел разрешение участвовать в работе над свитками. Аллегро повторил рассказ о своих злоключениях и добавил, что он «начал кампанию, а затем сделал небольшую паузу, чтобы позволить клике из Зала свитков разделиться на группы и впрыснуть новую кровь, подкинув идею о том, что то, над чем сидят такие, как Милик, Страгнелл и Старки, может быть опубликовано достаточно быстро в черновом варианте». Два месяца спустя, 24 декабря 1957 г., он писал тому же ученому, признаваясь, что у него возникли опасения:
«Судя по тому, как именно составлен план публикации фрагментов свитков, руководство стремится как можно скорее избавиться от членов международной группы, не принадлежащих к католической церкви… Действительно, груды материала 4Q (материалы из пещеры 4. – Прим. перев.), находящиеся в распоряжении Милика, Старки и Страгнелла, настолько велики, что я просто убежден, что им придется немедленно разделиться и среди сотрудников скоро появятся молодые ученые.
…Уже практически сложилась опасная ситуация, когда о первоначальной удачной идее о создании международной и межконфессиональной издательской группы по подготовке публикации свитков почти забыли. Все фрагменты первым делом ложатся на стол де Во или Милика, и, как это имело место с материалами, найденными в пещере 11, полная секретность окружает их содержание до тех пор, пока они длительное время спустя не будут изучены представителями данной группы».
Этот отчет производит крайне тревожное впечатление. У ученых, не входивших в состав
