Напрасен. Что им, мертвым, слава? Но… правы ль те, что создают Иль те, что разрушают, правы? Кто прав в деяниях своих? Каким путем идти должны мы? И есть ли средь путей земных — Единственно непогрешимый? Иль все, о чем поет поэт, Что нас на крыльях гордых носит, — Такой же вздорный, жалкий бред, И тщетны, праздны все вопросы И ни на что ответа нет? «Я полюбил ночные захолустья…»
Я полюбил ночные захолустья, Пристанища кочующей души, Где можно терпкою, хмельною грустью Воспоминанья трезвые глушить. И я привык наедине с собою Ночь под сурдинку где-то коротать, Запоминать узор чужих обоев И собственное имя забывать. Счет потеряв глоткам ожесточенным, Так хорошо припасть к стене плечом И помечтать о счастье немудреном, Не сожалея, не печалясь ни о чем. Уходит ночь сквозь скважины и щели, В далеком мире плачут поезда, Но что мечтам? Они везде поспели И никуда не могут опоздать. И хорошо еще, бредя за ними, Пустое сердце унося в рассвет, — Вдруг вспомнить взгляд, улыбку или имя, Которым больше повторенья нет. О, бездорожные мои скитанья! Я оборву когда-нибудь и вас, Чтобы глотком последнего дыханья Все жажды утолились — в первый раз! Что же, — веселье подходит к концу. Зала пустеет, пустеют бокалы. Темные тени легли по лицу, Кружится вальс тяжело и устало. Что же, — пора покидать этот бал. Сами собою смыкаются веки. Миг, — ив сияющих недрах зеркал Вскользь промелькнем и исчезнем навеки. И ничего не останется нам: Ночь, ледяные пространства и ветер, Ветер, бегущий по мертвым мирам, Прах развевающий тысячелетий. Что же, — дослушай, допей, дотяни… Меркнущий вальс все страшней, все печальней. Гаснут последние в мире огни, Ветер крепчает во тьме изначальной. «Спаслись, уцелели, ушли от меча…»
Светлой памяти Раисы и Михаила Горлиных
