1893 году, то есть довольно скоро после присоединения к социал-демократии, у Меринга был весьма интересный спор (в письмах) с Карлом Каутским о перспективах германского развития. К сожалению, этот спор известен нам только по отрывкам ответных писем Каутского, ибо Каутский, из вполне понятного страха перед разоблачением его прошлого, добился, чтобы опубликование этой дискуссии было воспрещено в судебном порядке. Каутский стоит здесь на той точке зрения, что путь германской революции есть путь к парламентаризму[5]; парламентский режим означает в Германии политическую победу пролетариата и обратно. В своем ответе Меринг указывал, повидимому, на то, что гогенцоллернский режим и не подумает дать разрешение отнять у себя власть легальным парламентским путем. По крайней мере Каутский признает в своем ответном письме, что борьбу с милитаризмом, может быть, придется вести и не чисто парламентскими средствами. 'Но, добавляет он, за что будет итти эта борьба? Только парламентская республика, — все равно, возглавляемая или не возглавляемая монархией по английскому образцу. — способна, по-моему, явиться той почвой, из которой может вырасти диктатура пролетариата и социалистическое общество. Эта республика и есть то 'государство будущего', которого мы должны добиваться'. Когда вскоре после этого Меринг нашел брошюру Каутского о парламентаризме 'слишком благодушной', Каутский ответил ему, что источник коррупции не в парламентаризме, а в капитализме: 'Парламентаризм тотчас же меняет свой характер, как только пролетариат выступает в нем в качестве самостоятельной силы'. Из этой переписки становится ясно, почему Каутский в дискуссии с Бернштейном заявил, что вопрос о диктатуре пролетариата можно спокойно предоставить будущему. И заодно выясняется, что отнюдь не случайно после отделения в германской партии левой от центра Меринг примкнул к левой, а Каутский — к центру.
Все это, разумеется, вовсе не значит, что в вопросе о пролетарской революции, о диктатуре пролетариата Меринг стоял на такой же ясной и последовательно революционной позиции, как большевики. Это значит только, что те истоки развития Меринга, которые мы только что охарактеризовали, предохранили его, при всех его ошибках и неясностях, от роковых легалистских иллюзий германской социал-демократии. Этой сравнительно большей свободой от иллюзий Меринг обязан в первую очередь своему близкому знакомству с буржуазно-демократическими течениями в Германии и с историей их плачевного крушения. Публицистическое дарование Меринга, делающее столь поучительными и привлекательными его передовые статьи, его постоянные ссылки на исторические примеры трусости и подлости либеральной германской буржуазии, на ряд ее постыдных капитуляций перед гогенцоллернской монархией, подчеркивает сильную, революционную сторону Меринга как политика.
Но недостаточно отметить эту общую линию деятельности Меринга в области идеологии. Тот факт, что он вел такую упорную и страстную борьбу именно в этой области, составляет существенную черту его характера. Конечно, слабость интересов данного идеолога, данного политического борца, может определяться, между прочим, и рядом случайных обстоятельств, но она никогда по существу не бывает случайна. А в период II Интернационала историческая тенденция, проявляющаяся в выборе тем и боевых задач, приобретает особенное значение. В самом деле, большинство руководящих теоретиков II Интернационала придерживалось в выборе своих тем, и особенно в форме их обработки экономического 'объективизма', который вначале бессознательно, а потом все более и более сознательно оказывал теоретическую поддержку всем отсталым и реакционным течениям в рабочем движении (теория самотека, механической зависимости практики и всякой идеологии от экономического базиса, связывание вопроса о революционной зрелости страны с односторонне понятым развитием производительных сил, фаталистический эволюционизм, неверие в творческие силы пролетариата и т. д.).
В противоположность этому мы видим уже в самом круге интересов Меринга активный, революционный элемент, и притом в двояком отношении. Во-первых, во всех своих работах по литературе и по вопросам общего мировоззрения он неустанно прославляет героев прежних классовых битв и всегда измеряет их идейную ценность высотою их сознания, смелостью их борьбы за осуществление прогрессивных классовых требований, а не какими-нибудь 'объективными' — например, формально — художественными — мерками. Роль, которую играет литературная борьба в стадии собирания сил (особенно в Германии классического периода), была понята Мерингом. Он правильно выдвигал здесь огромное значение субъективного фактора, все более упускавшееся из виду II Интернационалом. На исторических примерах Меринг прекрасно показывает пагубные последствия малейшей неясности, малейшего колебания, гнилого, трусливого компромисса, неизбежно порождаемые разложением, и это служит у него призывом к идеологической бдительности, к борьбе против фатализма, неминуемо вырождающегося в оппортунизм.
Эта тенденция подчеркивается тем, что у Меринга прославление идеологических борцов за буржуазную революцию в Германии связывается с борьбой против все усиливающейся деградации немецкой буржуазии. Охраняя память борцов за буржуазную революцию, взяв их под свою защиту против панегирического извращения (Лессинг, Шиллер) или клеветнического умаления (Гейне) со стороны буржуазных историков,
Меринг с успехом разрушает буржуазные исторические легенды, срывает обманчивый ореол с тех эпох или лиц, в которых упадочная буржуазия пытается найти идеологическую опору для своего подлого настоящего (Густав Адольф, Фридрих Великий и т. д.).
В Германии с ее 'лакейством, проникшим в национальное сознание из унижения тридцатилетней войны' (Энгельс), это было тем более революционным подвигом, что возраставшее оппортунистическое вырождение теории и практики немецкой социал-демократии делало с каждым днем все большие уступки этому лакейскому почтению перед правительством и государством. Для завершения этой характеристики отметим, что постоянные занятия Меринга вопросами войны и военного дела, уже по самому содержанию этих проблем и еще больше по его подходу к ним, вели его к борьбе не только против всякой пацифистской идеологии, но и против трусливой капитуляции перед военной мощью германского государства, против отказа от революционной атаки на милитаризм. Анализ ограниченности военной мощи Фридриха II и особенно — бессилия прусской военной системы перед армиями французской революции, дальнейшее разъяснение показанной Энгельсом связи между социально-экономической базой и военным делом тоже служат у Меринга призывом к революционной активности.
С этой сильной стороной теснейшим образом связана сравнительная устойчивость Меринга в вопросах культуры. Опошление и вульгаризация марксизма в Германской социал-демократии, возрастающая склонность к серьезным уступкам буржуазной идеологии, дошедшая у ревизионистов до полной капитуляции перед ней, привели в вопросах культуры к появлению равно отрицательных типов правого и 'левого мещанина. Если многие социал-демократические 'лидеры просто впадают тут в мещанство, то есть подчиняются влиянию реакционных мелкобуржуазных идеологий своего времени, то, с другой стороны, возникает 'оппозиция', главным образом среди интеллигентов молодого поколения, ищущих исцеления от этого мещанства в следовании каждой мимолетной 'новаторской' буржуазной моде. Меринг в общем ясно и твердо отмежевывается от обоих этих направлений — и от правого, и от 'левого' мещанства. Мы увидим ниже, когда будем говорить о его отношении к натуралистическому движению девяностых годов, что ему удалось выработать в себе значительную критическую трезвость, способность давать правильные оценки. Общая ограниченность его теоретической позиции сказывается, конечно, и здесь. Но всякий, кто ознакомится по партийной прессе или другим источникам (например, по прениям на Готском съезде 1896 года) с литературными дискуссиями германской социал-демократии, должен будет притти к заключению, что Меринг действительно стоит в них совершенно одиноко и на большой высоте. Эта высота тесно связана с тем обстоятельством, что Меринг в своей оценке явлений литературы пользуется совсем иным масштабом, чем правые и 'левые' мещане среди социал-демократических литераторов: таким масштабом служит для него идейный и художественный уровень, достигнутый в период подготовки буржуазной революции в Германии, в период Гёте и Шиллера. Поэтому во всем, что приводит в восторг левых мещан, Меринг находит явное идеологическое отражение классового упадка буржуазии, а в тех явлениях, при виде которых правые мещане кипят от мелкобуржуазного морального негодования, он часто усматривает честное стремление к борьбе против этой упадочной классовой идеологии.
Правда, уже в этом пункте мы можем отметить наряду с сильной также и слабые стороны Меринга. Прилагая к буржуазной современности масштаб революционного периода немецкой буржуазии, он становится, конечно, на высокую точку зрения. Но это все-таки лишь провинциальный масштаб, ибо в
