критические статьи[8] (о Иоганне Берр, Юлиусе Вольф, Эдуарде фон- Гризебах) направлены против усиливающегося сервилизма, против трусливой апологетики писателей этого периода. Более крупные этюды о Бюргере[9] — и Платене[10] дополняют эту же линию с другой стороны. Меринг характеризует Бюргера как буржуазно-демократического писателя лессинговского типа. Платена он прославляет как предшественника политических поэтов Германии Гервега и Фрейлиграта… Слабую популярность Платена он пытается истолковать следующим образом: 'Уродливая изнанка современной: культуры — пропасть между образованным меньшинством и широкими массами народа — нигде не проявляется так болезненно, как в этой области. Какой позор для нашего горделивого культурного сознания, что такие произведения, как оды Платена, как 'Геро' и 'Сафо' Грильпарцера, остаются потаенным кладом для подавляющего большинства наших соотечественников и современников'. Возвеличение Платена тесно связано у Меринга с обличием упадка немецкого языка, причем весьма характерно для его тогдашнего, временами резко романтического осуждения современности, что и Гейне он причисляет к виновникам порчи языка. Все эти статьи проникнуты одним и тем же критическим устремлением: они прославляют классический период Германии, когда была создана идеология единого германского государства, демократического по форме. Они самым резким образом обличают упадок современности, вызванный недемократическим осуществлением германского единства, с одной стороны, и возрастающей капитализацией Германии — с другой.
Несколько лет спустя произошло столкновение Меринга с социал-демократией. Причины этого столкновения понять нетрудно. Меринг сам выразился впоследствии[10] , что его источником послужил партийный съезд 1876 года. 'Кайзер и Мост обозвали меня тогда в 'Berliner freie Presse' сознательным, а Либкнехт, в 'Leipziger Volksstaat' по крайней мере хоть бессознательным орудием реакции, потому, что в войне, которую вели в то время другие и я, против грюндерской печати мне пришлось выступить и против одной демократической газеты. Теперь (в 1903 г. — Г. Л.) я давно свободен от заблуждения, будто капиталистическую коррупцию можно побороть, пытаясь искоренить ее конкретные уродливые проявления, но в тех конкретных случаях я был прав'.
Нам кажется, что Меринг изобразил здесь скорее повод к разрыву, чем его причину. Этот повод отнюдь не был случайным для молодого Меринга. Двойственность демократической позиции Меринга в том-то и заключалась, что, стоя на буржуазной почве, он страстно боролся против всех социальных и культурных последствий быстро расцветавшего германского капитализма. Он хотел, стало быть, искоренить 'дурные стороны' капитализма, чтобы получить демократическое общество без таких уродливых проявлений. При этом он неизбежно должен был обратиться к ранней стадии капитализма в Германии. Этот романтический момент внес новое противоречие в его позицию, ибо мировоззрение Меринга всегда было ярко передовым, направленным против всякого стремления повернуть назад колесо истории. Конфликт, описанный выше его собственными словами, возник таким образом с внутренней необходимостью. Истинная его причина заключалась хотя и в медленном, но несомненном усилении пролетарского классового характера германской партии в эту эпоху, в медленном, но уже начавшемся освобождении ее от лассальянской идеологии. В своей книге против германской социал-демократии[11] Меринг называет съезд 1875 года победой марксистов, с 'некоторыми формальными уступками' с их стороны. И в той же книге он подробно указывает[12], что именно в этой победе было для него неприемлемо. 'Лучшим в социалистической теории Лассаля была эта идеальная мечта о спасающем человечество союзе высшей науки со стихийной силой рабочего класса'. Коммунисты же — так он называет в этом сочинении сторонников Либкнехта и Бебеля — это представители полуобразования. Интеллигенция ни в коем случае не сможет остаться с социал-демократией, ибо[13] 'монотонное топтание в одном и том же теснейшем кругу заученных мыслей и фраз, тяжкий, удушающий гнет внешней нивелировки… станет для нее в конце концов нестерпимым. И поэтому социал-демократия обречена на 'вечную безуспешность'.
Меринг борется против социал-демократии во имя все той же утопической мечты, о которой мы уже говорили. Развитие идет, по его мнению, в сторону уничтожения того, что Лассаль считал симптомом господства третьего сословия. В ходе этого развития исчезнет[14] 'третье сословие… и вместе с ним таящееся в его недрах четвертое сословие… То, что французская революция защищала в своих неумирающих принципах, было в действительности делом всего человечества; очистить эти неумирающие принципы от всех уродливых наростов и шлака, внедрить их в необходимые условия всей общественной и государственной жизни — такова задача нашего демократического века'.
Этот взгляд на перспективы общественного развития мы привели здесь только для характеристики позиции молодого Меринга. Теория эта в своей наивности воистину не нуждается в опровержении. Ей соответствует и взгляд Меринга на связь класса и партии. В своей брошюре против Штеккера (1882 г.) он пишет: 'Не социальные ферменты разлагают политические партии, но существующие партии не могут сбросить с себя социальные оковы, во всяком случае не могут сделать это с надлежащей основательностью и быстротой… в них еще слишком глубоко сидят средне-вековые пережитки сословных и классовых интересов…'[15] В этом смысле Меринг исповедует общи либерализм (как сторонник либеральной партии, но не член какой-нибудь определенной ее фракции). 'Я стараюсь только, исходя из взглядов свободомыслящего и патриотического бюргерства, понять и описать его прямую антитезу'[16], - говорит он о своей борьбе против социал-демократии. Но и к либеральной партии Меринг относится не без критики. Он нападает [17] чрезвычайно резко на отношение 'непогрешимых маленьких пап прогрессивна' к Ф. А. Ланге. А что касается всего либерального движения, этого представительства имущих и 'образованных' элементов, то 'и оно, правда, всегда находится под угрозой, что классовые и сословные интересы этой части народа ('третьего сословия'. — Г. Л.) нарушат и погубят его принципиальную чистоту'[18].
Эти удивительные по своей идеалистической наивности взгляды поясняют не только причины, вызвавшие борьбу Меринга с социал-демократией, его борьбу против крепнувшего рабочего движения, но одновременно и мотивы, приведшие его к полному разочарованию в демократии и либерализме. Ибо ясно, что честный демократ, который в теории и на практике отстаивал беспощадную критику всякого эгоистического классового интереса буржуазии, — что этот честный демократ никак не мог остаться надолго публицистом в рамках немецкого либерализма.
Следует также заметить, что обоснование всей этой концепции Меринга заключалось в воспринятом от Лассаля (и уже тогда буржуазно-опошленном) взгляде на сущность 'буржуазности'. Выше мы видели, с каким восхищением отзывался Меринг об 'идеальной мечте' Лассаля (союз науки и труда). В той же речи, где была высказана эта мысль, Лассаль дает и свое определение понятия буржуа. Достаточно привести главнейшие из относящихся сюда мест, чтобы для всякого стало ясно, под каким прочным влиянием Лассаля оставался Меринг в своих основных взглядах. Лассаль говорит: 'В переводе на немецкий язык слово 'буржуазия' означает Burgertum (бюргерство, гражданство). Но я употребляю его не в этом значении. Граждане мы все-рабочие, мелкие бюргеры, крупные бюргеры и т. п. Но и крупный бюргер… сам по себе еще отнюдь не буржуа… Но когда… крупный бюргер, не довольствуясь фактическими преимуществами своего крупного состояния, хочет еще использовать свое состояние, свой капитал, как условие для своего участия в господстве над государством, в определении государственной воли и государственной цели, — вот тогда лишь крупный бюргер становится буржуа'[19]. Другими словами, буржуа- это не экономическая категория, не необходимый продукт капиталистического развития, а — говоря опять-таки словами Лассаля — сословие, притязающее на незаконные привилегии. Правда, Лассаль использовал этот взгляд для теоретического обоснования своего 'тори-чартизма' (как выразился однажды Маркс), у Меринга же это воззрение явилось теоретической базой для радикальной лево- демократической политики.
Но естественным последствием его борьбы против социал-демократии было, конечно, то, что в этой борьбе он, сам того не зная или не желая, довольно сильно передвинулся вправо. Это поправение проявляется, например, в чисто романтических тирадах против опасностей больших городов, которые носят скорее 'характер огромного становища кочевников, чем действительной общины'. Жизнь Парижа и других крупных французских городов 'от 1792 до 1871 года наполняет позорнейшие страницы французской
