'трагических' событиях, будь то в собственной партии (как смерть Даниэльса) или вообще на свете (Кайенна, Орсини и т. д.), — вдруг принимается воспевать это жалкое происшествие'[80]. А в одном из дальнейших писем он ругает Фрейлиграта за то, что его новый том стихов 'кончается стихотворением на Иоганну Мокель — стихотворение же против Кинкеля (написанное в начальный период эмиграции. — Г. Л.) он придержал. Просто свинство. Все его извинения по этому поводу я выслушал с весьма скептической миной. Чорт бы побрал весь этот поэтический цех!'[81]
Такой же характер носило участие Фрейлиграта, опять-таки совместно с Кинкелем, в шиллеровском юбилее в 1859 году. Еще ярче проявилось ренегатство Фрейлиграта во время борьбы Маркса против Фогта, когда последний был разоблачен в качестве бонапартистского агента. Фрейлиграт совершенно открыто отходит от Маркса, публично заявляя, что он не имеет с этим делом ничего общего, отказывается дать показания даже в тех случаях, когда ему известны определенные факты. И в то же самое время Фрейлиграт позволяет национал-либеральным писакам льстиво превозносить его как великого поэта и не возражает даже против таких биографических 'славословий', будто влияние Маркса в период 'Новой рейнской газеты' было вредно для его поэтического развития (статья Беты в 'Gartenlaube').
В своем комментарии ко всем этим конфликтам Меринг сводит их к психологическим особенностям Маркса и Фрейлиграта: 'Фрейлиграт был революционером в силу политической интуиции, а Маркс — в силу глубочайшего проникновения в историческое развитие общества и государства'[82]. Конфликт обострялся вследствие того, что 'Фрейлиграт занял по отношению к буржуазно-демократическим эмигрантам более примирительную позицию, чем Маркс. Последний был настолько страстным политиком, что его политические противники были для него и лично невыносимы… Фрейлиграт же в позднейшие годы своего лондонского изгнания мирно общался с ними (Кинкелем, Руге и пр.-Г. Л.), как и с другими буржуазными демократами: '. Но, по мнению Меринга, это вовсе не является 'переходом на сторону буржуазной демократии, потому что это общение продолжалось и тогда, когда Руге перешел к Бисмарку' (?! — Г. Л.). Политическое содержание этой позиции Меринга едва ли нуждается в комментарии.
Третью и, пожалуй, труднейшую главу легенды о Фрейлиграте составляют стихи, написанные Фрейлигратом после его возвращения в Германию в честь войны 1870 года. Меринг сам чувствует, что здесь 'на память Фрейлиграта… падает легкая тень'[83]. Тем не менее он берется защищать и этот период в жизни Фрейлиграта: 'С этим периодом связан миф, будто он изменил идеалам и убеждениям своей жизни и примирился с великолепием новой германской империи'[84]. И Меринг ополчается против этого 'мифа', выступая со следующими аргументами: 'Во-первых, — заявляет он, — Фрейлиграт написал бы эти стихи о войне 70 года и в том случае, если бы продолжал еще жить изгнанником в Англии, — совершенно так же, как он в 1859 году написал кантату в честь Шиллера, хотя и попал из-за этого в компанию, довольно-таки для него неприятную'.
Меринг защищает здесь Фрейлиграта от упрека, которого никто ему не делал, — от упрека в том, что он был как-нибудь подкуплен бисмарковской Германией: а признание, что между шиллеровской кантатой 1859 года и стихами 'Ура, Германия' есть какая-то внутренняя связь, очень важно и ценно для нас как невольное признание самого Меринга.
Во-вторых, он говорит, что 'с таким же правом, с каким Энгельс назвал однажды освободительную войну 1813 года 'полуповстанческой войной', можно войну 1870 года назвать 'полуреволюционной войной'. И, в-третьих, здесь снова появляется на сцену уже достаточно известный нам 'эстетический' принцип Меринга: 'Эта прекраснейшая сторона войны 1870 года нашла в стихах Фрейлиграта свое наиболее законченное выражение… Они составляют прочное достояние нашей литературы, как бы плачевно ни рухнули все надежды на 'духовно свободную Германию', так красноречиво выраженные в них'. Этой апологии Меринга мы противопоставим без всякого комментария краткую, презрительную критику стихотворения 'Ура! Германия!' в одном из писем Маркса (это место тоже не попало в 'переписку', изданную Бернштейном и Мерингом). В этом вымученном стихотворении не обошлось также без 'бога' и без 'галла'.
'Я бы предпочел быть котенком и кричать 'мяу', чем таким рифмоплетом!'[85]
Историческую правду против легенды о 'монолитно-революционном' поэте Фрейлиграте, от 'Cа ira' до 'Ура, Германия', Маркс выразил сжато и метко в одном письме к Фрейлиграту, где он оценивает вышеупомянутую критическую статью из 'Gartenlaube' (легшую в основу позднейших буржуазных изображений Фрейлиграта). Маркс пишет: 'Если уж кто хочет ошибочно приписать мне какое-нибудь влияние на тебя, то оно могло бы в крайнем случае относиться лишь к краткому периоду 'Новой рейнской газеты', когда ты написал великолепные и, бесспорно, популярнейшие твои стихи'[86]. Историческая правда, стало быть, в том, что Фрейлиграт, увлеченный в острый период революции общим подъемом и испытавший на себе влияние Маркса, пережил революционную стадию развития. До того он был 'истинным социалистом', а после постепенно превратился в либерального ренегата революции. Сказанным, однако, еще не исчерпывается меринговская легенда о Фрейлиграте. В переписке Маркса и Фрейлиграта затрагивается и проблема партии в связи с вопросом о партийной принадлежности Фрейлиграта, и Меринг пытается сконструировать здесь внутреннее согласие между Марксом и Фрейлигратом. Маркс называет недоразумением, 'будто под 'партией' я разумею какой-то умерший восемь лет назад 'союз' или редакцию закрывшейся двенадцать лет тому назад газеты. Под партией я разумел партию в широком историческом смысле слова'[87]. Мнение же Фрейлиграта, согласующееся, по Мерингу, со взглядом Маркса, гласит: 'Тем не менее, и хотя я всегда оставался и останусь верен знамени 'наиболее трудящегося и наиболее несчастного класса', ты все- таки знаешь не хуже меня, что мое отношение к партии в прошлом совсем не то, что мое отношение к партии сейчас… От партии я был все эти семь лет далек… Значит, фактически моя связь с партией была давным-давно порвана… И я могу только сказать, что я себя при этом хорошо чувствовал. Моей натуре, как натуре всякого поэта, нужна свобода. Ведь и партия — это клетка, а петь даже для той же партии лучше на свободе, чем взаперти. Я был певцом пролетариата и революции задолго до того, как я стал членом 'союза' и членом редакции 'Новой рейнской газеты'! Так буду же и впредь стоять на собственных ногах, буду принадлежать только самому себе и сам распоряжаться собой'[88]. А в одном письме к Бертольду Ауэрбаху Фрейлиграт комментирует этот свой взгляд еще яснее: 'Я рад, что не принадлежу больше ни к какой партии, что я уж много лет стою на той высокой башне, о которой я пел когда-то'[89].
Этот намек Фрейлиграта на свое знаменитое стихотворение приводит нас к исходному и конечному пункту комментария Меринга — к опубликованной им переписке Маркса и Фрейлиграта. Меринг начинает с толкования именно этого стихотворения. Ввиду большого значения соображений Меринга приведем здесь важнейшие строки стихотворения Фрейлиграта.
Меринг толкует эти стихи следующим образом: 'Если взять эту строфу по ее внутреннему смыслу, то она содержит в себе лишь ту доморощенную истину, что поэт-творец стоит над своими созданиями, что он суверенно творит людей, все равно, нравятся ли они ему иди нет, как, например, Шиллер претворил в трагического героя весьма ему несимпатичного Валленштейна'[90]. И
