место в раю. Он стоял рядом со старшим сыном поэта Мирджафаром, постаревший Махмуд-ага, Джинн Джавад, не похожий на себя всегдашнего, Гаджи Кадыр, отец Рамазана, нынешнего семинариста, бывшего ученика Сеида Азима, молодые поэты Алекпер Сабир и Агаали-бек Насех, даже Мешади Ганбар, забывший отнести домой узелок, с которым поутру ходил в галабазарскую баню для ритуального омовения перед молитвой.
- Как Ага? - спросил Мешади Ганбар.
- В агонии...
Минасолтан не отходила от постели сына. Время от времени она смачивала дрожащими руками его воспаленные сухие губы. Глаза туманили беспрерывно льющиеся слезы, она предчувствовала неумолимость судьбы, но еще не осознавала, как близка смерть. Он по-прежнему был для нее дитя, которое не может раньше матери покинуть этот мир... На ее веку ей довелось увидеть много смертей, но это слово она не могла даже произнести рядом с именем сына. 'Когда ты пришел в этот мир, все радовались, а ты плакал, мой сыночек... Ты был честным человеком, поэтому не страшись последнего часа, мой родной. Только бы мне не дожить, чтобы оплакивать тебя!.. Матери должны умирать раньше сыновей!...'
- Спасибо тебе за все, мама!
- Да буду я твоей жертвой, сынок...
- Спасибо за твое молоко, мама...
- А ты прости мне твой хлеб, мой родной... - зарыдала Минасолтан.
Джейран беззвучно плакала в углу, она готова была отдать свою жизнь, лишь бы Ага остался жить...
Мать думала, что ее сын шепчет молитву, ей было невдомек, что с ним была его фея вдохновения, уловившая, что жизненные силы оставляют его. Всю жизнь она шла рядом и в эти последние мгновения явилась, чтобы облегчить ему уход.
- Я думал, что ты уже никогда не придешь, моя фея...
- Разве я тебя покину? Разве в самые тревожные минуты я расставалась с тобой?
- Никогда... Я предчувствую свой конец, моя фея... Я расстаюсь с этим прекрасным миром, с поэзией, с моим пером, с тобой...
- Тебе трудно?
- Очень... Тяжело расставаться с близкими: мамой, семьей, детьми, друзьями... с Шемахой и Ширваном...
Чистое и нежное дыхание царицы фей лишь коснулось его лба:
- Ты не бойся, мой поэт, ты ведь не умираешь: с земли родины, куда погребут твое тело, ты никуда не уйдешь, а над Ширваном все так же будут витать твои мысли и мечты... Твоя душа останется в твоих произведениях, строки твоих газелей будут у всех на устах...
- В этих строках останутся и мои враги...
- Вспомни, мой поэт, однажды ты сказал мне: 'Мир прекрасен, жаль только, что его портят такие, как Закрытый и Алыш...' И я ответила тебе: 'Разве в зеленых полях и тенистых лесах не случается, что в ногу ненароком вопьется колючка, заноза?' Разве возможно, чтобы на жизненном пути человека не встретилось ни одного врага? Сдается мне, что ты не для такой жизни был создан, мой поэт. Тебя влекло не застойное болото, а стремительное течение прозрачной реки.
Улыбка засветилась на лице умирающего. Минасолтан сочла это добрым знаком: 'О аллах! Может быть, ему поможет его великий предок?' А он унесся мыслями в тот день, когда вместе с гянджинским поэтом Наджи они ехали поклониться могиле великого шейха Низами - могиле царя поэтов... Сеида Азима повергло в смятение место захоронения: любой шемахинский купец мог надеяться на более достойное почитание... 'Неужто и меня люди позабудут? Чем я лучше Низами?.. А впрочем, могила Хагани затерялась в Сурхабе, никто не ведает, где захоронен в Алеппо Насими, с которого живьем содрали кожу...'
Но тут размышления прервала его фея:
- Нельзя терять надежду, мой поэт! Те великие поэты жили в мрачные, жестокие века, не сравнимые с современностью. Разве не взойдут посеянные тобою семена?
- Семена добра не всегда дают всходы... Как быстро шемахинцы забыли своего певца Сироту Гусейна, а раньше дня не могли прожить без его песенок... Был бы он жив, сочинил бы песню о моей смерти...
- Это свойство человеческой памяти - забывать, мой поэт...
- Но я не в силах забыть Тарлана и его горькую судьбу, я ухожу с мыслями о несчастье Мухаммеда Сафы... Я унесу с собой память о Соне и ее неутоленном чувстве... Сколько людей рядом со мной расцветали, чтобы увянуть раньше времени...
- Время безжалостно, мой поэт, нельзя вернуть назад ни часу...
- Только истинная любовь переживет века, как любовь Лейли и Меджнуна...
- А ты сам, мой поэт?... Ведь случалось, что ты возвращался домой на рассвете, оставляя холодной постель Джейран, и мать встречала тебя словами: 'Ты позоришь себя и свое доброе имя, дитя!' Разве можно было изменять такой женщине, как Джейран?
- И мама и Джейран простили меня...
- Пусть аллах простит!
- Я боюсь...
- Что аллах не простит тебе грехов прелюбодеяния?
- Я боюсь, что люди сами начнут прощать себе грехи, будут подражать дурному, станут рабами своих страстей...
- Пророк Мухаммед сказал: 'Аллах прощает грехи тому, кто не упорствовал в том, что совершил их, зная, что грешит...' Ты знал, что делаешь, мой поэт?
- В коране сказано: 'Не облекайте истину ложью, чтобы скрыть истину'. Я знал, что делаю зло...
- Да простится тебе оно.
- Ты еще здесь, царица фей?
- А где я еще могу быть в эти минуты?
- Там, где рождается радость...
- Тебе, мой поэт, я не смогла ее подарить...
- А вот и ошибаешься. Были в моей жизни мгновения счастья, которые я не обменял бы даже на судьбу султана... Не отдал бы свои пятьдесят три года жизни за долголетие скопца и неуча...
- Аллах всемогущий дарует разум и счастье тому, кто обладает разумом.
Ему казалось, что фея вдохновения прощается с ним перед дальней дорогой.
Откуда-то к нему протянулась рука... Кто-то его повел... Куда? Он чувствовал, что оттуда нет возврата... У него лились слезы... 'Я ухожу... Прощайте, родные, мой Джафар... моя мама... моя Джейран. Я покидаю вас, не оставив имущества и надежды на будущее, да буду я вашей жертвой...'
Он силился открыть глаза, но веки были такими тяжелыми, грузными.
Жизнь словно нехотя покидала его, сквозь шум в ушах до него доносились знакомые голоса:
- Клянусь духом Ахмеда-аги, каждое его слово - истина! Потомки не забудут его! - Это Махмуд-ага...
- Он богохульствовал и грешил, и этим сам вынес себе приговор! - В голосе Моллы Курбангулу звучала злоба...
- Он нечестивец и лгун, да простит мне такие слова его предок! Честное слово, бабид он, а что вы думаете? Не рога же у них растут, такие же люди, но только бабиды! - рассуждал Закрытый.
Голос Ахунда Агасеидали:
- Сказано в коране: 'Пусть верующие не берут себе близкими неверных. А кто сделает это, у того с аллахом нет ничего общего, если только к этому их не принудят страхом'. Перед лицом творца теперь мы разрешим наш спор, двоюродный брат...
Неожиданно умирающему вспомнился огнепоклонник, которого он видел в храме в Сураханах... Несчастный, оборванный, изможденный далекими переходами из самой Индии, он пришел сюда умирать и перед смертью молился своим богам, опустившись на сухую, покрытую коркой землю, сквозь щели которой вырывалось пламя. 'Ты задолго до меня распростился с жизнью и предстал перед создателем, огнепоклонник... Куда направил тебя, неверного, аллах, вниз или вверх? Перед вечностью все равны... Неизвестный брат мой, если всех создал единый творец, почему он допустил различия между религиями
