Сэр Хамфри!
Я был бы вам крайне признателен за дальнейшую помощь в этом сложном деле.
Б.В.!
Советую вам принять во внимание следующее:
1. Относительно повышения уровня наших знаний: каким бы достойным и похвальным ни было это честолюбивое стремление, пожалуйста, не забывайте, что оно оборачивается глупостью, если рост знаний достигается ценой нашей власти.
2. Когда министр на деле берет бразды правления в собственные руки, дела не могут идти «достаточно хорошо», ибо они могут идти только из рук вон плохо. Управлять министерством надлежит не министру, а мне, человеку, за спиной которого 25 лет специальной подготовки и практического опыта работы.
3. Если бы нашему министру было позволено самому управлять министерством, мы бы сейчас имели:
а) хаос;
б) нововведения;
в) публичные обсуждения;
г) внешний контроль.
4. Министр должен выполнять три основные функции:
а) нашего адвоката: он отстаивает интересы министерства в парламенте и доводит их до сознания общественности;
б) нашего человека в Вестминстере: он проталкивает наши решения в парламенте (NB. Наши, а не свои);
в) нашего кормильца: он добивается в кабинете выделения денег, необходимых нам для выполнения нашей работы.
Особо отметьте: в его функции не входит ознакомление с министерскими процедурами или с работой заведующих отделами, не говоря уж о старших клерках.
«Я был в то время довольно молод и совсем неопытен и не понимал, как претворить совет сэра Хамфри в жизнь: ведь министр лично назначил эти встречи и вообще взял все в свои руки.
Я встретился с сэром Хамфри и стал убеждать его: заставить министра не делать того, что он считает нужным, если у него есть на это время, практически невозможно!
Мои доводы вызвали у сэра Хамфри яростную вспышку гнева. Он отчитал меня, как мальчишку: «А почему у министра оказалось свободное время? Ваша прямая обязанность заботиться о том, чтобы у него никогда не было свободного времени… Если оно появляется, это только ваша вина…» То есть ему надо создавать работу. Министр должен произносить речи, выступать в провинциальных городках и на приемах иностранных гостей, принимать делегации, прорабатывать горы документов из красных кейсов; он должен постоянно улаживать конфликты, оказываться в кризисных ситуациях и искать из них выход.
Если в рабочем календаре министра появляются пропуски, мне, по словам сэра Хамфри, надлежит тут же заполнять их, а также заботиться, чтобы он поменьше путался у нас под ногами и, следовательно, основное свое время проводил, например, в палате общин, где он не может причинить большого вреда.
Впрочем, мне все-таки удалось несколько смягчить его гнев – это я хорошо помню, – когда я сообщил сэру Хамфри, что в момент нашей беседы министр как раз занят обсуждением проблемы выживания барсуков в Уорвикшире.
Мое известие его настолько воодушевило, что я даже решился предложить поискать еще каких- нибудь особей, которым грозит уничтожение. На что сэр Хамфри ответил, что далеко ходить не надо – такими особями бесспорно являются личные секретари, которые не в состоянии занять своих министров».
Сегодня утром вызвал Хамфри и поднял вопрос об охранном статусе пушных зверьков, а также о том, почему меня не удержали от опрометчивого заявления в парламенте, будто местной экологии и достопримечательностям не будет нанесен ущерб.
Сэр Хамфри возразил, что ничего подобного я в парламенте не заявлял: в моем выступлении были слова «…не будет нанесен значительный ущерб». По-моему, это одно и то же, хотя Хамфри придерживается иного мнения.
– Наоборот, господин министр, разница колоссальная, как между небом и землей. Практически все что угодно можно квалифицировать, как нанесение ущерба, и в то же время практически все оправдать, как не наносящее значительного ущерба. Не следует недооценивать значения слова «значительный».
Я заметил, что шесть толстых тетрадей с подписями вряд ли можно считать незначительными. Сэр Хамфри предложил мне заглянуть в них. Я последовал его совету и, к своему глубочайшему изумлению, увидел, что в каждой из них не более пятнадцати подписей – всего около сотни. Ловко задумано, ничего не скажешь: петиция в шести толстых тетрадях впечатляет куда больше нескольких листков с кучкой имен.
Шумиха вокруг этих барсуков принесет нам немало хлопот.
Мой постоянный заместитель, оказывается, уже распорядился подготовить специальный пресс- выпуск, в котором говорится, что упомянутой рощице практически ничего не угрожает – просто проводится обычная перерегистрация, что барсуки в изобилии распространены по всему Уорвикширу, что между барсуками и бруцеллезом обнаружена определенная взаимосвязь и что, как уже было официально заявлено общественности, местной экологии и достопримечательностям не будет нанесен «значительный ущерб».
Мы вызвали нашего пресс-секретаря, и он согласился с сэром Хамфри, что этот вопрос вряд ли вызовет интерес «большой прессы», за исключением разве только «Гардиан». Да и та, скорее всего, даст буквально несколько строк. Мы все пришли к единодушному выводу: за сохранность сельского пейзажа ратуют в основном городские интеллектуалы из среднего класса. Еще бы, им ведь там не жить. О деревенском пейзаже они предпочитают читать. По мнению Бернарда, их протест исходит не столько от Тора[45], сколько от приверженности к Торо[46]. Честно говоря, его каламбуры начинают меня утомлять.
Итак, мы, к взаимному удовлетворению, решили проблему животного мира. И я собрался поднять действительно принципиальный вопрос: почему мне не сообщили всех имеющих отношение к делу фактов до того, как я выступил в парламенте?
Объяснение сэра Хамфри меня, попросту говоря, ошеломило.
– Господин министр, – вкрадчиво начал он, – есть мнение, причем, на мой взгляд, весьма логичное, что иногда министру лучше не знать некоторых вещей…
Я не поверил своим ушам. Но, оказывается, это было еще не все.
– Господин министр, – елейным голосом продолжил он, – ваши ответы в парламенте и на пресс- конференции превзошли все ожидания. Вы были сами убеждены в своей правоте, и потому слова ваши звучали на редкость убедительно. А теперь скажите откровенно: могли бы вы говорить с той же страстностью и убежденностью, если бы эти чокнутые экологисты травили вас, как барсука?
Столь беспардонное выражение своего права держать меня, народного избранника, в неведении (не говоря уж об этом ужасном каламбуре с барсучьей травлей, который – допускаю – мог быть и непреднамеренным, хотя Хамфри никогда не упустит случая показать свое остроумие) глубоко меня потрясло.
