– По отношению к учителям в школах, которые пришлось бы закрыть.
– Да, но хороших с удовольствием возьмут в обычные общеобразовательные школы. Их там явно не хватает.
– А как быть с плохими? Разве по отношению к ним это было бы справедливо?
– Ну а как тогда насчет справедливости по отношению к детям? – Энни даже чуть привстала со своего стула. – Или рабочие места для плохих учителей намного важнее?
Я отхлебнул кофе и поставил ноги на кожаную скамеечку.
– Не совсем так, Энни. А кому, интересно, судить, кто хороший, а кто плохой? Нет-нет, так не пойдет.
– Почему же нет?
Ни одна из множества возможных причин мне почему-то в голову не приходила, хотя я был абсолютно уверен, что она есть. Тут, к моему глубочайшему удивлению, тот же самый вопрос задала Дороти:
– Кстати, а почему бы и нет?
Это положило меня на обе лопатки, и я к своему глубочайшему удивлению понял, что оказался в тупике. Из которого не очень-то был виден выход.
А Дороти невозмутимо продолжила:
– Ну а, представим, школы – это то же самое, что и врачи, – произнесла она, беря из стоявшей на столике вазочки мятную шоколадную конфету. – Ведь в соответствии с правилами системы национального здравоохранения можно выбирать себе любого врача, так?
Я согласно кивнул.
– А врачам платят за каждого пациента, так? – Я снова кивнул. Она задумчиво нахмурилась. – Тогда почему бы нам не сделать то же самое и со школами? Создадим точно такую же систему национального образования. Родители выбирают любую школу, которую хотят, а школа получает плату за каждого ученика.
– Это вызовет бурный протест, – заметил я.
– Со стороны родителей? – спросила Дороти, прекрасно зная ответ.
– Нет, со стороны министерства образования.
– Ясно. – И она понимающе улыбнулась. А затем задала еще один вопрос, на который тоже прекрасно знала ответ: – Ну а у кого больше голосов, у родителей или у МОНа?
Собственно, дело было совсем не в этом. И она знала это!
– Не забывайте, МОН не допустит этого, – напомнил я ей.
Тут мой главный политический советник совершенно неожиданно предложила нечто настолько революционное, настолько радикальное и крутое, что я застыл, как парализованный.
– Прекрасно, – сказала она. – Избавьтесь от них!
Мне потребовалось по меньшей мере несколько секунд, прежде чем я осознал, что она имеет в виду, в течение которых я тупо смотрел на нее, просто хлопая глазами. Избавиться от министерства образования и науки? Разве такое возможно?
– Избавьтесь от них, – не меняя интонации, повторила она. – Упраздните! Отмените!
Я настоятельно попросил ее выразиться поточнее.
– Ликвидируйте их. Искорените. Уничтожьте.
До меня, кажется, постепенно начало доходить, к чему она клонит. Тем не менее, я снова попросил ее объяснить мне суть ее столь неординарного предложения.
Дороти несколько смутилась.
– Э-э-э… Даже не знаю, как иначе… Хорошо, скажем, так… – Она несколько секунд поколебалась, очевидно, тщательно подбирая слова. Затем уже не так быстро и азартно сказала: – Суть моего предложения заключается в том, чтобы вы от них избавились.
– Избавился от них? – тупо повторил я.
Она кивком головы подтвердила, что именно это и имела в виду.
– Это невозможно, – прошептал я.
– Почему? – спросила она. – Собственно, чем они там занимаются?
И тут меня будто осенило – а ведь это на самом деле возможно! Причем без особых проблем. Все необходимое нужно отдать местным властям – они прекрасно с этим справятся. Мы создадим Национальный совет школьных инспекторов, а оставшиеся функции МОНа передадим министерству окружающей среды. А этого прирученного придурка Патрика можно отправить в палату лордов.
– Черт меня побери! – восторженно прошептал я. – Да, но что скажет Хамфри?
Дороти улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой.
– Все, что угодно. Причем я очень хотела бы присутствовать, когда вы сообщите ему об этом.
– Чтобы стать свидетелем смертельного конфликта между волей политической и волей административной?
Она задумчиво откинулась на спинку стула.
