нет для этого должной подготовки. Мы ведь не позволяем неподготовленным учителям учить! В идеальном мире такая же непогрешимая логика должна относиться и к родителям…
Тут ко мне впервые с ошеломляющей ясностью пришло осознание того, насколько разительно мечта Хамфри об идеальном мире отличается от моей.
– Вы хотите сказать, – медленно и подчеркнуто спокойно произнес я, – что родителям следует запретить иметь детей до тех пор, пока они не пройдут соответствующую подготовку?
Он глубоко вздохнул. Не скрывая досады. Очевидно, что-то понял не так.
– Нет-нет, проблема совсем не в том, чтобы иметь детей. Этому их всех в свое время учили. Уроки полового образования давно уже стали самым обычным школьным предметом.
– Понятно, – пробормотал я и повернулся к своему главному политическому советнику, которая широко открытыми глазами с удивлением смотрела на самого старшего в стране государственного служащего и одновременно ярого поборника тоталитарного общества по типу Оруэлла.
– Тогда, может, нам стоит расширить эту программу полового образования? Например, включить в нее экзамены. Письменные или практические. Или, что было бы даже еще лучше, и то и другое. После чего они получат соответствующие лицензии и смогут иметь детей.
Хамфри даже не улыбнулся. Вместо этого бросил на меня осуждающий взгляд.
– Не вижу в этом ничего забавного, господин премьер-министр. Все достаточно серьезно. Родители неподготовлены не
Дороти чуть наклонилась вперед, чтобы поймать его взгляд.
– Ну как же тогда, по-вашему, работает здравоохранение? Ведь семейного врача выбирают себе люди, не имеющие
– Ну, – несколько смущенно протянул Хамфри, явно пытаясь протянуть время. Затем, видимо, все-таки придя в себя, решительно заявил: – Да, но это же совсем другое дело. – Таким тоном, как будто бы сказал что-то действительно существенное.
– Почему? – спросила Дороти.
– Видите ли, врачи… то есть пациенты – это же не родители, вы же понимаете.
– На самом деле? – Похоже, Дороти открыто насмехалась. – С чего вы это взяли?
– Я имел в виду другое! – уже не скрывая раздражения, ответил он. – Да и в любом случае, лично мне кажется, позволять людям выбирать себе врачей
Больше всего меня искренне поразила концепция «справедливости» нашего секретаря Кабинета и, соответственно, всей государственной службы Британии, которую он возглавляет и, значит, в известном смысле олицетворяет.
А Хамфри, даже не дожидаясь ответа, продолжал. Правда, уже совсем другим тоном. Уверенным, эмоционально насыщенным, убежденным.
– Впрочем, мы, кажется, обсуждаем не здравоохранение, а школьное образование, не так ли? И при всем уважении к вам, господин премьер-министр, по-моему, вам следовало хотя бы догадываться, как к этому, надо сказать, довольно
Это был язык войны! Язык готовых к залпу орудий, язык сверкающих сабель и ятаганов! Столь оскорбительных и откровенно угрожающих выражений от секретаря Кабинета мне, честно говоря, еще никогда не приходилось слышать!
Тем не менее, я всячески старался сохранять спокойствие.
– То есть вы полагаете, они его заблокируют?
– То есть я полагаю, – сквозь зубы процедил он, – они с предельной серьезностью его рассмотрят, но при этом будут категорически настаивать на максимально тщательном изучении
Короче говоря, они его заблокируют. Впрочем, с этим у нас проблем не будет. Никаких! Поскольку решение уже принято.
– Что ж, тогда нам придется упразднить МОН, – как бы небрежно заметил я.
Судя по всему, ему показалось, он не расслышал.
– Простите?
– Мы его уп-разд-ним, – отчетливо и не скрывая удовольствия повторил я.
– Упраздним? МОН? – Похоже, смысл этих, в общем-то, совсем нехитрых слов до него просто-напросто не доходил.
– А почему бы и нет? – Видно, моему главному политическому советнику снова захотелось услышать, есть ли на то какие-либо
– Почему бы и нет?! – чуть ли не завизжал он. – Почему бы и нет? Упразднить образование и науку? Вы