И что дальше?
Слеза упала на ее перчатку, оставив мокрое пятно. Она долго разглядывала свои руки.
Она определенно упустила свое призвание. Сцена обеднела.
Наконец-то Моррисон мог смотреть на нее другими глазами, трезво оценивая и ее фривольное поведение, и придуманные истории, и измены. Возможно, этого и не случилось бы, если бы не сегодняшняя встреча, но, наблюдая за ней сейчас, он был удовлетворен тем, что вычеркнул ее из своего сердца.
Скатилась еще одна слеза. Он все больше нервничал и раздражался, думая о том, как много встреч у него назначено в Тяньцзине перед отплытием в Вэйхайвэй, а оттуда в Японию.
Она отхлебнула чай и поставила чашку на блюдце:
— Я должна тебе сказать кое-что.
Моррисон ждал, и его терпение таяло.
Она сложила руки на коленях и посмотрела ему в глаза:
— Кажется, я все-таки не бесплодна.
Глава, в которой наш герой растерян и колеблется, а векторе получает весьма неожиданный вызов
У Моррисона голова пошла кругом. Он пытался подобрать правильные слова, чтобы задать вопрос, одинаково неизбежный и бестактный.
— Ты уверена, что он мой? — хрипло произнес он.
Мэй слегка выгнула спину и положила руку на живот.
— Я чувствую, что твой. — Ее голос был сталью в нежной бархатной обертке.
И это все? Она всего лишь «чувствует»?
— Женщина понимает в таких вещах. — Мэй подцепила кусочек торта, и ее глаза вдруг стали ясными и сухими.
Прошло еще одно мгновение неловкости. И вот безграничная нежность, которой он никогда не испытывал ни к одной женщине, всколыхнулась бог знает где внутри него и растеклась теплом по венам. Все было прощено, все было забыто. Он будет отцом. Глупая улыбка расползлась по его лицу.
Мэй улыбнулась в ответ.
Моррисону было сорок два. Ему уже доводилось сталкиваться с женскими проблемами, и не так давно подобный сбой случился с крепкой австралийкой Бэсси, у которой месячные не подчинялись ни одному известному календарю, но в конце концов — слава тебе, Господи! — все-таки пришли. А несколькими годами раньше наглая Салли Бонд довела его до бешенства, настаивая — будто он был ее мужем! — что именно он, Моррисон, отец ее ребенка; Моррисон категорически отрицал свое отцовство, несмотря на подозрительно рыжий цвет волос мальчика и необычайно серьезное выражение лица.
Еще с молодых лет Моррисон мечтал о детях — только, разумеется, не от Салли Бонд и даже не от Бэсси. Но он не торопился осуществить свою мечту. Он всегда считал, что такие дела получаются сами собой. Возможно, время пришло. Он прочно стоит на ногах. У него собственный уютный дом в Пекине, международная репутация, высокое положение в обществе, и он владеет твердым, пусть не таким уж большим, капиталом. Мэй была дочерью сенатора и миллионера. Бесспорно, она очаровательна и элегантна, а в искусстве любви ей просто нет равных. Она любит его. Во всяком случае, так она говорила. И он любит ее. Теперь он знал это наверняка. Однажды он уже делал ей предложение. Мэй ответила отказом — но только потому, что боялась оставить его бездетным. Теперь, совершенно очевидно, эта причина отпадала. Что же до ее весьма эластичного чувства верности — так отныне все должно было пойти по- другому. Значит, это правда. Никаких преград.
— Так ты теперь…
Она замерла в ожидании.
Она не пытается облегчить мне задачу.
— Так ты теперь… ты бы… как ты думаешь, ты бы… — Сомнения заставляли его выглядеть идиотом.
Мэй сидела неестественно прямо и спокойно.
— Мэйзи, это действительно мой ребенок?
Ее взгляд заледенел. Когда она заговорила, каждое слово было подобно льдинке, острой и режущей.
— Я же сказала, что да.
— Мне просто необходимо знать… есть ли вероятность того, что это не от меня? Ты была с кем- нибудь в последнее время?
— Я думала, ты запретил мне рассказывать о других.
— Сейчас речь не об этом.
За соседним столиком сидела супружеская пара учителей из Англии, мистер и миссис Латтимор, со своим четырехлетним сынишкой, который вдруг соскочил со стула и подошел к ним. Мэй наклонилась, чтобы погладить мальчика по волосам. В это мгновение Моррисон увидел ее такой, какой не видел никогда. Матерью. От этого зрелища он снова растаял. И снова растерялся.
— Оуэн. — Отец с виноватым видом подошел за сыном. — Не мешай доктору Моррисону и мисс Перкинс. — Он увел малыша.
— Если ты так хочешь знать, — с вызовом произнесла она, — я тебе скажу.
— Не надо…
— Конечно, я была с Мартином Иганом.
— Тебе вовсе не нужно…
— Я же вижу, что ты хочешь знать. Был еще и Честер.
— Голдсуорт. — Моррисону стало не по себе. Она хранит верность исключительно моей памяти. — Этот старый козел? — съязвил он.
— Да. Последний раз, когда мы были вместе, этот «старый козел», как ты его назвал, поимел меня четыре раза за два часа. Скорее уж, старый бык, это будет вернее.
— В его-то возрасте, — пролепетал Моррисон, стараясь не повышать голос, — такая резвость опасна. Ему еще повезло, что остался жив.
— Я сказала ему, что это был самый впечатляющий спектакль. Он прямо порозовел от похвалы.
— Нет, это от инфаркта.
Мэй расхохоталась:
— О, Эрнест, дорогой, вот за что я люблю тебя. Ты всегда умеешь меня рассмешить.
Несмотря ни на что, ее лживые губы снова казались сладкими, чувственными, манящими. Ему даже не верилось, что он сейчас думает о ее губах. Она снова занимается этим.
— Ты нарочно заводишь любовников, чтобы дразнить меня.
Ее взгляд потух.
— О, дорогой, неужели ты никогда не поймешь меня? Я вовсе не дразню тебя. Я делаю это ради собственного удовольствия, я так развлекаюсь.
— Мэйзи, кому же ты принадлежишь, в конце концов? — Его голос взвился от отчаяния. Еще минутой ранее он собирался возобновить свое предложение о женитьбе. Теперь все пошло наперекосяк, и он не понимал почему.
— Кому? — Она слабо улыбнулась. — Себе самой. И если тебя это интересует, то и ребенок тоже принадлежит только мне. На этом закончим. Ты оказался ничем не лучше Джона Уэсли. В будущем мне не следует отдавать свое сердце мужчинам, которые своим сердцем делиться не хотят, для которых карьера и амбиции всегда будут единственной женой и любовницей. — Она встала. — Все было прекрасно. Но я должна бежать. Я обещала Рэгсдейлам вернуться к четырем. Они ждут меня.
— Им бы раньше следовало так ревностно относиться к твоему времяпрепровождению.
Шутка была неудачной. Но его больно ранило ее обвинение в том, что он не хочет отдать ей свое сердце, пусть даже — или, возможно, потому что — в этом была доля правды.
