– Нет, я имею в виду «Спинарно-мостовой Пунктик». Вы что – спинары не знаете? – Ответом ей были пустые взгляды. – Это солнца черных дыр, – объяснила Бэби. Что вообще смыслят эти земляне?
– «Солнца Черных Дыр»? – в замешательстве переспросил Тристрам. – Как в песне у «Звукосада»?[106]
В трепете багрового и черного бархата возникла Неба.
– Это демоница, которая ебет мужиков во сне, – объявила она.
Джейк поперхнулся пивом.
– Что – демоница, которая ебет мужиков во сне? Ты вообще о чем? – Тристрам был уже в полном смятении.
Ляси вскочила, взобралась на стол и, держа перцемолку, как микрофон, загромыхала:
– Дамы и господа, я хочу представить вам: единственные и неповторимые, великолепные, неподражаемые, сказочно ебицки прекрасные – «Роковые Девчонки из Открытого Космоса»!
На следующий день в «Дочдочи» все системы звенели и скакали, а музыканты готовились к сейшаку. Двери, жужжа, ездили взад-вперед, пока девчонки метались из одного отсека тарелки в другой, подбирая прикиды, помады и медиаторы. За ними таскался целый шлейф похищенных. Теперь блюдце превратилось в натуральный бордель: везде валялась одежда, стены расписаны граффити, на полу – тарелки из ресторана «Себела» и коробки из-под пиццы, а куда ни кинешь взгляд, разбросаны сексуальные игрушки.
Бэби вынырнула из своей каюты в тартановой мини-юбке, белой майке и черных лосинах, уходящих в кожаные сапожки по щиколотку. Едва она повернулась, чтобы во всей красе показаться остальным, как на подиуме, подвалил Ревор, вспрыгнул ей на ногу и съехал по ней, раздирая лосины коготками. Не успела Бэби отреагировать, он проделал то же и с другой ее ногой, на которой тоже запестрели дырки и дорожки.
– Ревор прав, – кивнула Пупсик. – Так определенно лучше.
На самом Пупсике надето было то же, что и всегда. Кожа. Черная. Хотя в знак уступки сценическому гламуру она втерла блеск в рожки волос и череп.
Снаружи послышался голос – их кто-то звал. Пупсик нажала кнопку, открылся иллюминатор. Она глянула вниз.
– Опять этот мешок блевни, – сообщила она. Бэби закатила глаза:
– Лучше впусти его. Иначе он будет там стоять и реветь, и все мы тут спятим.
Пупсик вздохнула. Повозилась еще с какими-то кнопками, и блюдце выдохнуло волшебную лестницу. Эбола с трудом полез наверх – он никак не мог покрепче уцепиться ногами за изменчивые эфирные ступени.
– Привет, Еб. – Бэби чувствовала, что обязана по крайней мере быть с ним милой. Он ее нисколько не интересовал. По-прежнему невозможно было даже помыслить о самом крошечном сексуальном эксперименте с Эболой – с его-то уродливыми черепами на серебряных перстнях, оттенявших черные волосы на бледных пальцах, кошмарным пузиком, затянутым в корсет черной кожи, и привычкой кокаиниста постоянно дергать назад головой, шмыгая носом и поднося к нему указательный палец. Если это любовь – а Эбола твердил, что это именно она, – Бэби такой любви не хотелось ни кусочка. Однако ей нравились его истории из жизни крупной международной рок-звезды. Кроме того, она была счастлива удовлетворять его на одном уровне: Эбола желал быть попранным ею так же тщательно, как он в свое время попирал тысячи своих поклонниц. Все это на самом Деле выглядело довольно кармически.
К тому времени, как Эб взгромоздился в игровой отсек, он уже отдувался и пыхтел.
– Начисть мне сапоги, Еб, – приветствовала его Бэби. Не остановившись даже перевести дух, Эбола благодарно рухнул на пол, вывалил язык и начал с пятки.
– Могу сделать тебе татушку, – предложила Бэби Пупсик, не обращая внимания на гомункула у ее ног. – Время у нас есть.
Пупсик обожала делать татуировки. Тренировалась она на всех землянах. Поэтому, когда она сложила свой набор, у Бэби по левому бицепсу со свистом летела комета, а на правом красовался портрет их космолета-матки с сердечками и ленточками, подписанный словом «Мам».
Эбола, покончив с сапогами, наблюдал за процессом, и в глазах у него стояли слезы.
– Я делю твою боль, – сообщил он Бэби. – В самом деле делю. Я здесь для тебя, моя Бэби.
– Реальнорама, Еб, – безразлично отвечала та. – Но нам нужно быть в Ньютауне примерно через полчаса.
– Ты
– Ага, но у нас сегодня концерт.
Эбола заскакал вверх-вниз, повизгивая от восторга.
– Можно мне пойти? – взмолился он. – Можно я тоже?
Пупсик решительно покачала головой. Эбола ударился в слезы.
Бэби протелепатировала Пупсику: «Ну вот посмотри, что ты натворила. Этот парень сентиментальнее баллады «Пушек-с-Розами»[107]».
– Будет, будет, – успокоила она его. – Нам нужно, чтобы ты охранял блюдце, Еб. Оно для нас много значит. А ты просто сиди у бассейна и не спускай с него глаз, хорошо? – И она пощекотала ему под волосатым подбородком. Эбола попытался храбро улыбнуться. Сквозь щетину его пробилась тоненькая струйка соплей и докатилась до верхней губы. – Хороший мальчик, Еб, – похвалила Бэби. – Увидимся позже. Нам еще нужно понять, чем Ляси занимается. – Она подала знак Пупсику, и та отправила Эболу обратно к бассейну.
В каюте Ляси словно кружила одежная метель. Ляси изучала свой гардероб со скоростью света – примеряла, сбрасывала, швыряла в воздух, доставала что-то со дна кучи и начинала заново. Группа похищенных, примостившихся на ее Платформе Восстановления Сил, вдохновенно болботала взаимоисключащие стилистические советы, на которые Ляси бодро не обращала совершенно никакого внимания. В конце концов она облачилась в любимую «бондовскую» футболку, джинсы и «конверсовские» «всезвездники», посмотрела в зеркало и ухмыльнулась.
– Ну всё, – заключила она. Большинство похищенных, включая Ларри, который не выходил с «Дочдочи» с тех пор, как его три недели назад похитили, тоже собиралось на сейшен. Они, пожалуй, были даже в большем восторге, чем сами девчонки.
– Ёрп! – Едва они собрались выходить, как Ревор вбежал в отсек и принялся цапать Бэби за лодыжки.
– Уходи, Рев. Тебе с нами нельзя. В «Сандрингам» животных не пускают. Хватит. Вали. – Она вздела ногу, и зверек полетел. Приземлился Ревор вверх тормашками спиной на стену, а флангом головы на пол и похож был при этом на какого-то обезумевшего йога.
– Странная ты сушка, Рев, – сказала Ляси. – Поймаем тебя позже.
Усталые глаза пялились с физиономии, представлявшей собою асимметричную руину синеватой морщинистой кожи, ярко-зеленых губ и толстых оранжевых ушей. Глаза пялились на контрольную панель – она светилась ядерной зеленью, по которой спиралями ползали нескончаемые орнаменты. В кресле рядом горбилось существо поменьше – с мордочкой собачки-мутанта и колышущимися антеннами в фут длиной. Оно также не отрывалось от маленького экрана. Третье кресло заполнялось комком зверя, похожего на обезьяну в тюбетейке с пропеллером.
Обри, средних лет землянин непримечательной наружности, вошел в комнату с подносом, заваленным лепешками и заставленным чаем. Поставил его на консоль, заметил мутанта семейства псовых и в ужасе всплеснул руками.
– Я женился на чудище из открытого космоса! – воскликнул он, склоняясь, чтобы чмокнуть собаку в ухо. Собака посмотрела на часы, взяла палочку с маленькой летающей тарелкой на кончике и ее крутнула. Завращавшийся диск засиял синим, зеленым и желтым.
– Время пить чай, – объявила она, стаскивая маску. Остальные последовали ее примеру, и вскоре все уже благодарно вгрызались в лепешки.
Стояло 31 октября, и вахтенные ученые проекта «Поддай Мне Лучом, Наподдай Мне Лучом» праздновали День Всех Святых. Обозначение «ПМЛ-НМЛ» профессор Луэлла Скайуокер и ее коллеги дали заданию, которое на повседневной основе было почти уморительно скучным, однако в потенциале могло стать самым волнующим научным открытием в истории. Ну, в земной истории, во всяком случае. Все они
