твоя сестра — дрянь, надо защищать ее. — Расслабься, ладно? Я обещала, что ничего не скажу Дэвину, так и будет. Она не заслуживает проблем только за свою болтовню.
Мануэль улыбнулся, и я автоматически улыбнулась в ответ. Он станет сердцеедом, когда вырастет.
— С…слишком мило с вашей стороны, мисс Дэй.
О, как он молод: я почти расслышала торопливо подавленное «спасибо» в его запинке. Надо время, чтобы кое-какие правила стали инстинктивными, особенно для подменышей. Мы не рождаемся с ними, и наши смертные родители склонны вколачивать в нас элементарные манеры задолго до того, как наступает выбор.
Я пожала плечами:
— Без проблем. Я тоже заблуждалась, когда была в ее возрасте, и, если бы ребята не давали мне передышку время от времени, меня бы давно уже не было на свете.— Я помолчала, осторожно подбирая слова, перед тем как продолжить: — Ты сказал, что ты знал Зимний Вечер… Кого ты имел в виду? — И молча добавила:
— Графиню Зимний Вечер. — Он откинул волосы с глаз тыльной стороной ладони. — Вы слышали, верно?
Он снова начат нервничать: он не хотел быть тем, кто скажет мне, что я только что потеряла друга. Или, может, он просто не хочет, чтобы я продолжала задавать ему вопросы.
— Да, слышала.
Откуда этот ребенок знает Розу? Четырнадцать лет назад ее бы никогда не занесло в эти трущобы подменышей. Что ж, даже чистокровки меняются. Просто на это нужно время. Может, полтора десятилетия — это достаточно долго.
— Мне жаль.
— Добро пожаловать в клуб. Как ты узнал, что она мертва?
Слова были произнесены и повисли между нами, холодные и плоские.
Надо отдать ему должное: отвечая, он посмотрел мне в глаза:
— Новости распространяются быстро. Нам рассказал гластиг, который живет в ее доме, Бюсер О'Малли. Он видел, как в ее квартиру входит полиция. Он подслушивал достаточно долго, чтобы понять, что происходит, и пришел сюда рассказать нам.
— Бюсер жил в ее доме? Как, черт возьми, он мог себе позволить… не обращай внимания. Не важно. — Я припомнила Бюсера. Он никогда не был одним из детей Дэвина, но временами работал на него. Если он думал, что может заработать на этом, он принес бы новость о смерти Розы в Дом как можно быстрее. — Ты знаешь, куда он пошел отсюда?
— Ко двору Королевы, как он сказал. Сообщить ей.
Я скривилась:
— Мило.
Одна ниточка оборвалась: после того как Бюсер поговорит с Королевой, никаких шансов, что он что- то скажет мне.
Мануэль нахмурился:
— Если вы не видели Бюсера, откуда вы…
— Просто я знаю. Ладно?
Я знала все: каждую мелкую подробность, от того, как кровь начала наполнять ее легкие, до жалящего железа на коже. Я знала все, кроме одного — кто это сделал, и вот это я хотела знать сильнее, чем что-либо еще.
— Простите, — сказал Мануэль. — Мне следовало знать, что вы знаете. Там, наверху, всегда знают.
Я вынырнула из размышлений над этим напоминанием о моих корнях как раз вовремя, чтобы услышать:
— …но она была добра к нам, и нам будет ее не хватать. Нам всегда будет не хватать ее.
Неприязнь к его речи проскользнула в моих интонациях, из-за чего мои слова прозвучали грубее, чем я намеревалась их произнести:
— Мы говорим об одной и той же Розе, верно? Донья ши, темные волосы, ей наплевать на все, что ей не принадлежит?
По нему словно пробежал электрический разряд. Он выпрямился, глаза сузились в щелки. Оскорбить Розу было явно хуже, чем оскорбить его сестру, и я снова поймала себя на том, что быстро меняю мнение о ком-то, кого, думала, я знаю. Что могла сделать Роза такого, чтобы вызвать подобную реакцию у уличного подменыша, который, вероятно, не видел школу изнутри с тех пор, как ему исполнилось восемь?
— Зимний Вечер дружила с боссом. Она многое делала для нас… мэм. — Он произнес «мэм» словно ругательство. Лишь тонкая грань помешала ему стать оскорблением, и эта грань сокращалась.
— Остынь, Мануэль, — сказала я, поднимая руки. — Я не хотела обидеть тебя. Роза и я были друзьями много лет, пусть даже мы не всегда вели себя соответственно. Я найду тех, кто убил ее, и они поплатятся.
Гнев в его глазах улегся, усмиренный обещанием мести.
— Я просто жалею, что мы не узнали раньше. Если бы нам сказали… мы могли бы спасти ее.
Он говорил так самоуверенно, самонадеянно в своей неуместной вере. Часть меня хотела встряхнуть его, но другая часть хотела запеленать его в мягкую ткань и спрятать в месте, где реальность никогда не отнимет у него эту веру. Реальность не самое приятное место, спросите кого хотите.
Спросите Розу.
— Бесполезно, — сказала я. Я ненавидела себя за эти слова, но не хотела лгать ему, даже промолчав. Не об этом. — Ее нельзя было спасти.
— Мы могли бы поддерживать в ней жизнь, отвезти ее к кому-то…
— Ее убили железом.
Он застыл:
— Железом?
— Да, железом. Я не смогла бы спасти ее.
Звук открывающейся двери спас меня от его ответа, и я обернулась, болезненно обрадовавшись вмешательству. Может, когда-то он вырастет, но это не значит, что я хочу за этим наблюдать.
Дэйр стояла в дверном проеме, пытаясь выглядеть самоуверенной и беспечной. У нее не получалось. Может, дело было в красном следе на щеке, портившем эффект, — по краям он уже темнел, превращаясь в синяк.
— Босс говорит, что примет вас немедленно, но вам лучше поспешить, если вы хотите, чтобы он дождался.
В ее глазах читалась паника: это были слова Дэвина, не ее, но она ждала, что накажут за них ее. Старый ублюдок не меняется.
Может, поэтому я и любила его так долго.
— Отлично, — сказала я, вставая, и прошла мимо нее в коридор.
Дверь за мной захлопнулась, но недостаточно быстро, чтобы помешать мне услышать, как Мануэль заплакал. Черт!
Со временем он поймет: если бы он был не пешкой В руках Розы, кто-то другой непременно завладел бы им и стал использовать в великой шахматной игре фэйри. Любой винтик, даже самый незначительный, слишком ценен, чтобы его так просто отпустили. Надежда не всегда легкое чувство у фэйри, но я желала ему, чтобы он встал на ноги до того, как мир возьмется за него, и чтобы новый хозяин был так же добр, как прежний. О Розе много чего можно было сказать, но она никогда не была жестока, даже со своими куклами. Ее руки всегда нежно держали меня за веревочки.
