Магия крови. Розмарин и рута

— Я была еще в постели. — Я перебила его, покачав головой. — Доппельгангер воспользовался лицом моей дочери, чтобы попасть в квартиру, Дэвин. Это была Джиллиан. Я впустила бы ее независимо от того, были бы они или нет. Черт, да если бы они были у меня, когда она явилась, я их выставила бы. Если бы они были там в то время, они уже погибли бы.

Он застыл, заколебавшись, когда мои слова достигли его сознания. Я была права, и он это знал: несправедливо винить их в моей глупости. В итоге он скрестил руки на груди и сказал:

— Тебе следует быть более осторожной.

— Как? — поинтересовалась я. — Перестать общаться с людьми? Не выходить из дому или, что еще лучше, остаться здесь навечно? Я не смогу выяснить, что случилось с Розой, если так поступлю, а если я не найду ее убийц, ты не получишь свою плату. — Если я не узнаю, что произошло, твой гонорар — последнее, что меня волнует.

Дэвин вздохнул и потянулся, чтобы положить ладонь мне на щеку.

— Твоя жизнь мне дороже денег, Тоби. Еще есть время выйти из дела. Если ты не хочешь передать его в руки дворов, просто скажи мне, что у тебя есть, и я сделаю это проблемой кого-то другого. Ты можешь бросить это и знать, что сделала что могла.

— Не могу, — возразила я, качая головой. — Я дала ей слово.

Это была ложь: слова я не давала, Роза сама его взяла. Дэвин об этом не знал. Нет ничего постыдного или смущающего в том, что тебя поймали в узы, особенно если их набрасывает кто-то настолько могущественный, как Роза. Я хотела все ему рассказать. Но что-то было не так. Мысль о том, чтобы рассказать ему, просто показалась неправильной.

— Тоби… — Он вздохнул.

— Я знаю.

Несколько минут мы сидели, глядя друг на друга, Дэйр и Мануэль наблюдали со своих мест. Бедные дети, должно быть, думали, что находятся в эпицентре испытаний ядерного оружия. Кто из нас был страшнее — он или я?

Я была на грани того, чтобы начать извиняться за то, что оказалась дурой и меня прокляли, когда Дэвин покачал головой и отвернулся:

— Если с тобой что-нибудь случится…

— …мы просто вспомним предыдущий опыт и предположим, что я вернусь через четырнадцать лет. Тогда сможешь на меня покричать.

Он не смотрел на меня. По-видимому, это одна из тех ситуаций, которую юмор разрядить не может. Я никогда не умела их угадывать.

— Это не смешно.

Боль не возвращалась; если не считать, что диванные пружины колют меня в поясницу, я чувствовала себя хорошо. Это меня обеспокоило. Возможно, это значит, что мне уже не выздороветь.

— Я могу ходить?

Снова повернувшись ко мне, Дэвин улыбнулся с еще печальными глазами.

— Пытался бы я удержать тебя тут, если бы ты не могла ходить? — поинтересовался он и протянул мне руки. — Вставай. В туалете есть зеркало.

Встать легче сказать, чем сделать, даже с его помощью. Выпрямившись, я продолжала держаться за его руки и ждала, пока мир перестанет кружиться и придет в фокус. По крайней мере ноги меня слушались.

— Я в порядке, — сказала я, отпуская его и поворачиваясь, чтобы ковылять в сторону уборной.

Переход из хорошо освещенного кабинета в темный коридор дезориентировал. Мои носки наткнулись на порог, и я споткнулась, уцепившись за стену левой рукой. Я замерла, глядя на свою вытянутую руку. Ничего не болит. Ни нога, ни плечо — ничего.

Еще одна неприятная мысль пришла мне в голову, когда я оттолкнулась от стены как можно медленнее, чтобы не потерять равновесия. Который час? Я обещала Сильвестру позвонить, если мне понадобится помощь, и это было до того, как меня ранили. Должно быть, он вне себя от беспокойства.

Я позвоню, как только пойму, насколько велик нанесенный мне ущерб. Открыв дверь в женскую уборную, я шагнула внутрь.

Единственная разница между уборными в Доме заключалась в том, что в мужской комнате лучше граффити, зато в женской — тише. В мужском туалете был работающий писсуар, а в нашем его покрасили из пульверизатора в пурпурный цвет и завалили цементом еще до моего появления. Не знаю почему, но я уверена, что в деле было замешано большое количество пива. Полукровка-гувараген ссутулилась над раковиной, из уголка блестящих яблочно-красных губ свисала сигарета. Когда я вошла, она выпрямилась, уронив сигарету на пол, и торопливо ушла. Я непонимающе наблюдала за ее отступлением. Корни и ветки, я настолько страшная?

Набравшись решительности, я рискнула бросить взгляд в зеркало. Я была готова к чему угодно, кроме того, что на самом деле увидела.

— Что за?…

Пока я была без сознания, меня переодели: окровавленный халат исчез, сменившись прозрачной бордовой ночной рубашкой, вероятно купленной по каталогу из тех, что приходят запакованными в коричневую бумагу[8]. Она была длиной по щиколотку, но оставляла плечи — и не только плечи — обнаженными. Это могло бы меня обеспокоить, но я была слишком занята разглядыванием.

Мои волосы были собраны в хвост, открыв лицо и шею. Темные круги под глазами исчезли, кожа стала гладкой, даже без синяков. Я все еще напоминала подогретый труп, но не свежий, а, скорее, найденный в канаве.

Левое плечо было отмечено рубцом точно в том месте, где я ожидала увидеть пулевое ранение. Боли не было. Медленно я подняла ночнушку и обнажила правую ногу до бедра. Пулевое отверстие в бедре затянулось таким же образом. Неудивительно, что я могу ходить: мои ноги ощущали себя в порядке. Дэвин как-то умудрился заштопать меня, пока я была без сознания.

Конечно, шрамы остались. В мире нет магии, которая может вылечить раны от железа, не оставив шрамов.

Я постояла, отметив еще одну вещь, которая изменилась. Что бы ни заживило пулевые раны, оно же исцелило и отравление железом. Не думала, что это возможно. Как это случилось?

Привкус роз пощекотал мою гортань. Я напряглась:

— О нет, не сейчас…

Это и все, что я успела. Узы Розы накатились на меня волной, усиленные моим выздоровлением и обеспокоенные моим вынужденным бездельем. Воспоминания о ее смерти ударили меня, затянув комнату красной вуалью, и моя кровь безрассудно устремилась навстречу воспоминанию, не дав мне времени собраться с духом. Глупо с моей стороны было думать, что я могу вести себя как донья ши и не поплатиться. Цена есть всегда. Пикси, ключ, выстрелы, кровь и крики — все это было в розах, ожидающих меня и утягивающих меня вглубь. Все то же самое — всегда было и всегда будет. Смерть не меняется. Смерть никогда не меняется.

Освободиться, пока память не протащила меня по всему пути к могиле Розы, на этот раз оказалось еще сложнее. Моя кровь контактировала с железом, и недавно. Она не просто помнила, как это — умереть от железа, она знала.

Отпусти меня, подумала я. Если я умру здесь, ты тоже проиграешь. Отпусти меня…

Я обрушилась назад в свое тело и обнаружила, что цепляюсь за край раковины, меня тошнило. Я не помнила, как упала на колени или что-то еще, после того как ударили розы. Мир кружился, грудь и живот болели.

Застонав, я прижалась головой к раковине. Я знала, что проклятие заставит меня двигаться; такие вещи никогда не позволяют вам долго оставаться на месте. Я просто не осознавала, как далеко оно может зайти.

Во всяком случае, отчасти это моя вина. Воспоминания, которые я взяла из тела Розы, утроили узы,