причем таким сиротой, каких в последнее время в империи и не осталось вовсе. Его нашли в Севастополе, на автобусной остановке, голодного, оборванного и замерзшего моряки. Причем было ему всего пять лет, и он толком то говорить не умел. Полиция потом пыталась выяснить, откуда он вообще взялся, но выяснить это так и не удалось. Моряки решили не дожидаться полиции и взяли пацана с собой, а потом упросили директора севастопольского нахимовского зачислить его на первый курс под поручительство матросов с крейсера Его Величества Бородино, хотя по правилам в нахимовское зачисляли с семи лет, а в исключительных случаях и только по ходатайству офицера в звании не ниже контр-адмиральского — с шести лет. Пацану явно было не семь и даже не шесть.
Так Каляев Павел Викторович — Виктором Каляевым звали боцмана с Бородино — был зачислен на первый курс Севастопольского нахимовского, одного из лучших в стране. Остатка лета как раз хватило, чтобы подлечить пацана — а тот был диким и завшивленным, и первого сентября он стоял в парадном строю вместе с пацанами на год, а то и на два старше. Надо сказать, что он был не самым маленьким в учебном экипаже, просто сам по себе был крупным.
Как ни странно — в суровой атмосфере Севастопольского нахимовского парень не только выжил, но и закалился. Те, кто там учился, знают, что это такое. Восемь человек экипажа — и шлюпки. Шлюпки можно спускать в Камышовой бухте, от училища и до бухты — каждый день несешь их на себе. Старшие курсы устраивают состязания, кто проиграл — тот несет на своих плечах не только шлюпку, но и офицера- воспитателя в ней, потому что офицеру не дело идти пешком, и лихача нанимать тоже не дело, у офицеров жалование не резиновое. А состязания каждый день, и каждый день кто-то должен проиграть. Ну, я уж не говорю про мелочи типа походов вокруг всего Крыма на шлюпках, да еще с ограниченным запасом питьевой воды, или забегам. А забеги непростые, бежишь всем экипажем, и время забега засчитывается не по времени первого, а по времени последнего прибежавшего. Так что если у вас в экипаже завелся сачок, то два выхода: либо подтягивать его до уровня, либо издеваться над ним, пока он не плюнет и не уйдет. Издеваться, конечно, проще — но надо понимать, что если он уйдет, то эту шлюпку ты будешь таскать всемером, пока не наберется достаточно вакансий, чтобы расформировать один из экипажей, разбросав его по недоукомплектованным. А расформировывают по традиции, конечно же, худший экипаж, и поэтому те экипажи, в которых есть слабые звенья — они так слабыми до конца и остаются. И самое главное — преподаватели в училище никак не помогают в такой ситуации, есть командир, есть экипаж — сами и разбирайтесь. Если хорошие отношения со старшими курсами — они помогут, посоветуют, но за это надо их обслуживать, одежду там стирать и гладить, за сигаретами бегать. А если изначально решил, что ты 'один на льдине', то есть не ты лично, такой красивый, а весь экипаж так решил — то будь готов к неприятностям, ведь старшим нужна обслуга, они старшие и поэтому, на тех, кто гордый натравливают всех остальных. Если зайдешь в спальню нахимовского после отбоя — тихонько, чтобы не увидел никто — то, скорее всего, увидишь несколько пацанов, которые не спят, а сидят и дежурят, готовые мгновенно притвориться спящими, если офицеры-воспитатели решат устроить внезапную проверку — чтобы во сне им не устроили темную, опять таки не им лично, а всему экипажу. Вот так вот куется сталь абордажных сабель и тесаков, вот так воспитываются будущие морские офицеры, которые понесут за далекие моря Андреевский флаг. В фильмах и сериалах про кадетство такое, конечно не покажут.
А ему было то — всего пять с копейками лет. И среди всех — он был изгоем, потому что был сиротой, неизвестно кем. Открою маленький секрет: когда в нахимовском подбираются экипажи, пацаны обычно сходятся по месту службы отцов, потому что так проще. Многие друг друга уже с песочницы знают хорошо, кто и в море с батей выходил. А те, кому не осталось места, кто никого не знает, и кто сам никого не знает — остаются одни и образуют обычно самые слабые и зачуханные 'безымянные' экипажи, к которым 'литерные' относятся с презрением и брезгливостью.
Я, например, когда поступал как раз оказался среди 'штабных', потому что дед мой на момент поступления был командующим Черноморским флотом, а вместе со мной таких было тринадцать пацанов, чертова дюжина, почти на два экипажа хватило, а троих взяли из 'безымянных', устроив своего рода конкурс. Так и держались вместе, потому что два экипажа лучше, чем один, а 'штабным' вваливали еще круче чем 'безымянным', потому что 'штабных крыс' в любой армии ненавидят. Раз против всего курса дрались, потом в карцере сидели. Каляева я, кстати, не помнил совсем, потому что он на три курса младше учился, а меня в Санкт-Петербургское перевели следом за дедом. Потом довелось встретиться…
Вот и получилось, что Павел Каляев оказался в безымянном экипаже — как назло пацанов с Бородино оказалось шестеро, они объединились с двумя пацанами со Свирепого, эсминца, который ходил в корабельной группе Бородино, и получился экипаж. Было бы семь… может, и взяли бы, а так — не признали. Посчитали слабаком.
И напрасно — тот безымянный экипаж, в котором учился Каляев с третьего и по последний курсы признавался лучшим на потоке, к позору 'литерных'. Несмотря на возраст маленький, найденный на улице звереныш, вцеплялся в учебу с такой свирепостью, какой не было ни у кого. Даже в практических занятиях на воде — а он был младше почти всех на два года! — он брал какой-то исступленностью, когда все выбивались из сил, он сцеплял зубы и греб дальше. И не приходилось сомневаться, что он будет грести, пока не умрет. Стоит ли удивляться, что к окончанию курсов Каляев получил распределение на факультет специальных операций, на которых у Севастопольского было только восемь вакансий в год. Потом какое-то время служил на Змеином, потом ушел в разведотдел флота, в разведку ВМФ — но в душе остался спецназовцем.
Вот такого человека доставил на борт 'Aдмирала Александра Колчака' десантный вертолет Сикорского, прямо пред разгневанные очи адмирала Пилляр фон Пильхау. Тот, кто знал адмирала мог с уверенностью сказать, что он не русский, потому что русские быстро гневаются но быстро и расплескивают свой гнев, а вот немцы… немцы свой гнев изливают на конкретного виновника и добиться прощения у немца, по меньшей мере быстрого — это все равно, что вычерпать Каламитский залив решетом.
Каляев знал, что корабли эскадры едва не накрыло ракетами, и он признавал частично свою вину, но полагал, что вина в этом есть и командующего, потому что не далее, как позавчера он, кап-два Каляев резко возражал против того, чтобы подводить корабли группировки к берегу на такое минимальное расстояние. Его возражения не были приняты в расчет — корабли подошли ровно настолько, насколько им позволяла это сделать их осадка.
Адмирал же был иного мнения.
Каляева он принял не в адмиральской каюте, которую занимал по праву старшего по званию — а в зале боевого управления десантного корабля. Для чего он сделал именно так — непонятно, но от этого получилось то, что потом получилось.
— Господин адмирал! — Каляев стал по стойке смирно, отдал честь.
— Как это понимать, господин капитан второго ранга? — с подрагивающим от ярости веком спросил его адмирал фон Пильхау
— Господин адмирал, я не понимаю о чем речь.
— Он не понимает… — адмирал фон Пильхау повернулся к офицерам в ЗБУ, словно приглашая их в свидетели, те же старались опустить взор и заняться каким-нибудь делом — а вопрос в том, господин капитан второго ранга, почему разведка не соизволила нас предупредить о наличии у противника противокорабельных ракет!
— Господин адмирал, я признаю свою вину и вину своего сектора оперативного штаба, но хотел бы заметить, что именно мы предлагали отвести эскадру от береговой черты, предполагая что…
— А мне не нужны ваши предположения!!! Малы еще, чтобы эскадры водить! Ни званием, ни возрастом, ни умом не вышли! Мне нужно, чтобы каждый сектор моего штаба в точности выполнял порученное, вот и все, что мне от вас нужно! Разгильдяи!
— Господин адмирал! Эскадра боеспособна, атакующие нас ракеты уничтожены, причиненный ущерб незначителен…
— Не по вашей вине! Хватит! Договорились! Паразиты, ничего толкового от вас не дождешься! Сдавайте дела!
— Господин адмирал… — осмелился вступить в разговор один из офицеров ЗБУ
— Ну что еще!?
— Кому прикажете передать сектор?
Адмирал остановился — как поднятая на дыбы на полном скаку лошадь. Он так и не придумал перед
