следующий день римляне, как ни изумил их ходячий мертвец, устроили облаву на подозреваемых заговорщиков. На заре всех мужчин из семейства Мэгги уволокли в Сефорис.
Узников не освободили бы уже никакие чудеса, но и распятий в последующие дни не объявлялось. Прошло две недели, о мужчинах по-прежнему ни слуху ни духу — ни что стало с ними, ни в каком они состоянии, — и Мэгги вместе с матерью и тетками отправились на Шабат в синагогу и воззвали к фарисеям за помощью.
На следующий день фарисеи из Назарета, Яфия и Сефориса пришли к римскому гарнизону и ударили челом Юстусу: пусть освободит узников. Уж не знаю, что они ему говорили, да и чем вообще можно римлян разжалобить, но на следующий день, чуть забрезжил рассвет, мужчины из семейства Мэгги, шатаясь, приволоклись в деревню — избитые, отощавшие, завшивевшие, но по крайней мере живые.
Никаких пиров, никаких праздников в честь возвращения узников устраивать не стали. Мы, евреи, потом еще несколько месяцев вообще ходили на цыпочках, чтобы римлян не раздражать. Мэгги как-то отдалилась, и мы с Джошем больше не замечали у нее той улыбки, от которой раньше у нас спирало дыхание. Похоже, нас она избегала: завидев на площади, спешила прочь, а на Шабат не отходила от родственниц, так что и поговорить с нею не удавалось. Но прошел месяц, и Джошуа, совершенно наплевав на обычаи или повседневную учтивость, заставил меня удрать с работы и за рукав потащил к дому Мэгги. Та, опустившись на колени у двери, растирала жерновым камнем ячмень. По дому бродила ее магь, а отец с ее старшим братом Симоном (по прозванью Лазарь) трудились в кузнице неподалеку. Мы слышали их голоса. Мэгги, похоже, так увлеклась, что не заметила, как мы подошли. Джошуа возложил руку ей на плечо, и она улыбнулась, не поднимая головы.
— Вы же дом в Сефорисе строите.
— Мы решили, что гораздо важнее навестить занемогшего друга.
— Это кого, интересно?
— А ты как думаешь?
— Я уже не больна. Меня исцелило касание Мессии.
— Это вряд ли, — сказал Джошуа.
Наконец она взглянула на него, и улыбка ее испарилась.
— Я не могу больше с вами дружить, — сказала она. — Все изменилось.
— Потому что твой брат — сикарий? — спросил я. — Не говори глупостей.
— Нет, потому что моя мать заключила с Иебаном сделку. Иначе он бы не убедил других фарисеев идти в Сефорис и просить за наших мужчин.
— Какую сделку? — спросил Джошуа.
— Я помолвлена. — Мэгги снова уставилась на жерновой камень, и в ячменную муку капнула слеза.
Нас как громом хватило. Джош снял руку с ее плеча и шагнул назад. Посмотрел на меня так, будто я мог что-то исправить. Я и сам чувствовал, что вот-вот разревусь, но мне удалось выдавить:
— С кем?
— С Иааканом, — всхлипнула Мэгги.
— С сыном Иебана? С этой жирной гадиной? С этой бандитской рожей?
Мэгги кивнула. Джошуа зажал рот ладонью и отбежал на несколько шагов. Его вырвало. Меня так и подмывало к нему присоединиться, но я присел на корточки перед Мэгги.
— Когда свадьба?
— Я должна выйти за него через месяц после Песа-ха. Мать его заставила ждать еще полгода.
— Полгода! Полгода! Но это же целая вечность, Мэгги. Да за полгода Иаакан может сдохнуть тыщей гнуснейших способов — причем это лишь те, что мне сразу в голову приходят. Да его может кто-нибудь римлянам как бунтовщика выдать. Не будем говорить кто, но кое-кто может. Такое не исключено.
— Прости меня, Шмяк.
— Чего ты у меня прощенья просишь? Ты ни в чем не виновата.
— Но я же знаю, каково тебе, вот и прошу.
Я на секунду чуть не попутал. Глянул на Джоша — может, хоть он чего подскажет, — но Джош был занят: метал свой завтрак в пыль.
— Но ты же любишь Джоша, — наконец вымолвил я.
— Тебе от этого легче?
— Да не особенно.
— Ну вот, значит — прости.
Она потянулась было пальцами к моей щеке, но тут в дверях возникла ее мамаша.
— Мэгги, домой — сию же минуту! Мэгги кивнула на блюющего Мессию:
— Присмотри за ним.
— С ним все будет в порядке.
— И сам смотри осторожней.
— За меня тоже не беспокойся, Мэгги. Не забывай, у меня на крайний случай есть запасная жена. А кроме того — полгода. За полгода много чего может случиться. Мы ж не навсегда расстаемся.
Надежды в моем голосе было больше, чем в сердце.
— Отведи Джоша домой, — сказала она. Потом быстро чмокнула меня в щеку и убежала в дом.
Джошуа совершенно не понравилась мысль убивать Иаакана. Даже молиться не стал за то, чтоб на того пало какое-нибудь зло. Если уж на то пошло, Джошуа к Иаакану даже как-то подобрел, не то что раньше. Больше того: он пошел и поздравил сына фарисея с помолвкой, а я от такого деяния совсем озверел. Меня предали. Мы с Джошем сошлись в оливковой роще, куда он ходил теперь молиться среди корявых древесных стволов.
— Ты трус, — сказал я. — Ты мог бы покарать его, если б захотел.
— Ты тоже мог бы, — ответил он.
— Да. Но ты можешь низвести на него кару Господню. А я — только подкрасться сзади и шарахнуть камнем по черепу. Есть разница.
— И ты хочешь, чтобы я убил Иаакана — за что? За то, что тебе не повезло?
— Меня устраивает.
— Неужели так трудно отказаться от того, чего у тебя никогда не было?
— У меня была надежда, Джош. Ты же понимаешь, что такое надежда, правда? — Туп он порой бывал непроходимо — или так мне казалось. Я не понимал, насколько больно ему внутри, насколько хочется что- нибудь сделать.
— Мне кажется, надежду я понимаю. Только я не уверен, что мне позволено надеяться.
— Ох, вот только не надо мне этих речей. «Все на коне, один я в говне». У тебя всего столько, что на твой век хватит.
Джошуа развернулся ко мне, и глаза его вспыхнули огнем.
— Чего — всего? Что у меня есть?
— Ну, э-э… — Мне хотелось сказать ему что-то про очень нехилую мамочку, но такого, похоже, он бы сейчас не оценил. — Э-э, ну вот Бог у тебя есть.
— У тебя тоже. Как у всех остальных.
— Правда?
— Еще бы.
— Но у римлян же нет.
— У римлян тоже бывают евреи.
— Ну тогда у тебя есть… м-м… эта самая сила целить и воскрешать.
— Ага, и та не всегда срабатывает.
— Ну ты же Мессия, а это что? Это уже что-то. Если ты народу скажешь, что ты Мессия, народ начнет тебя слушаться.
— Я не могу им этого сказать.
— Это еще почему?
— Я не умею быть Мессией.
— Тогда сделай что-нибудь хотя бы с Мэгги.
— Он не может, — раздался глас из-за дерева. Из-за ствола лилось золотое сияние.
