Джош сидел на карнизе, сложив ноги в позу лотоса, а руки — в мудру сострадательного Будды.
— Мельхиор учит пути Божественной Искры, — ответил он. — Сначала ты должен угомонить свой разум. Именно поэтому требуется столько физической дисциплины и внимания к дыханию. Ты должен все так контролировать, чтобы иллюзия тела не мешала тебе видеть.
— А чем это отличается от того, что мы делали в монастыре?
— Разница тонкая, но есть. Там разум мчался на волне действия, и ты мог медитировать, прыгая по тренировочным кольям, стреляя из лука, сражаясь на мечах. Цели не было, ибо негде больше быть, кроме как в настоящем моменте. А здесь цель — видеть дальше этого момента, заглядывать в душу. И мне, кажется, там что-то приоткрылось. Я учусь разным позам. Мельхиор говорит, совершенный йог умеет продевать все тело через обруч диаметром с голову.
— Здорово, Джош. Главное — полезно. Но знаешь, я тут с одной женщиной познакомился. — Я перескочил на Джошев карниз и рассказал, как провел день: о женщине, о «Камасутре» и о том, что, кажется, это и есть та самая древняя духовная информация, без которой молодому Мессии — никак. — Ее зовут Кашмир, а это значит — мягкая и дорогая.
— Но она же блудница, Шмяк.
— Когда ты просил меня помочь тебе научиться сексу, блудницы тебя как-то иначе волновали.
— Они меня и сейчас не волнуют. Просто у тебя денег нет.
— У меня такое чувство, что я ей понравился. Вот я и подумал: может, она даст мне pro bono, если ты понимаешь, к чему я клоню? — Я ткнул его локтем в ребра и подмигнул.
— Ты имеешь в виду — «для блага общества», да? Латынь забыл? Pro bono это и означает[6].
— Ой. А мне казалось, что-то другое. Нет, для блага общества она мне не даст.
— Да, это вряд ли, — согласился Джош.
На следующий день первым делом я отправился в Никобар, полный решимости найти работу, однако к полудню очутился на обочине рядом со слепым и безногим мальчуганом-попрошайкой. На улице вовсю торговались, заключали сделки, наличные деньги обменивали на товары и услуги, а мальчишке то и дело перепадала сдача. Меня поразило, сколько уже накопилось в его миске, — хватило бы на целых триетрани-цы «Камасутры». Нет, у слепого я бы красть ни за что не стал…
— Слушай, Пострел, похоже, ты немного устал. Хочешь, посторожу твою мисочку, а ты пока передохнешь?
— Убери свою лапу! — Пацан поймал меня за руку — меня, мастера кунг-фу. Поспел пострел… — Я знаю, чего ты задумал.
— Ладно, ладно. А хочешь, я тебе фокусов покажу? Крибле-крабле-…
— Ага, хочу, аж хохочу. Я же слепой.
— Мое дело предложить.
— Я сейчас цехового старосту позову, если ты отсюда не свалишь.
И я свалил — отчаявшийся, сломленный, и денег у меня не было даже на поля от страницы «Камасутры». Я дотащился до утесов, вскарабкался в свою норку и решил было утешиться остатками холодного риса после вчерашнего ужина. Я развязал котомку и…
— А-а-а-ййй! — Я отскочил, едва не сверзившись с высоты. — Джош, ты чего там делаешь?
Из котомки выглядывала блаженная физиономия моего друга, и лицо его с обеих сторон, как огромные уши, украшали подошвы его же ног. Кроме того, в глубине мешка виднелись одна рука, мой пузырек с инь- яном и баночка мирры.
— Вылезай оттуда сейчас же. Ты как вообще туда забрался?
Про наши котомки я вам уже рассказывал. Греки называли их кошелями, а вы бы, наверное, назвали вещмешками. Делались они из кожи, имели длинный ремешок — перекидывать через плечо, — и, наверное, если б вы меня раньше спросили, я бы ответил, что да, человека в такой засунуть возможно — только не одним куском.
— Мельхиор научил. Я все утро тренировался. Хотел тебя удивить.
— Тебе удалось. А вылезти можешь?
— Не думаю. По-моему, я бедра вывихнул.
— Ладно. Где мой обсидиановый нож?
— На дне.
— Почему это меня не удивляет?
— Если ты меня отсюда вытащишь, я покажу, что еще умею. Мельхиор научил меня множить рис.
Через несколько минут мы с Джошем сидели на карнизе моей ложбинки под бомбежкой чаек. Чайки слетались на огромную гору вареного риса, наваленную между нами.
— Поразительнее я в жизни ничего не видел. — Разве что по правде увидеть, как они это делают, все равно не получалось: вот у тебя всего горсть риса в руках, а в следующий миг — целая корзина.
— Мельхиор говорит, у йога на то, чтоб научиться так манипулировать материей, обычно уходит гораздо больше времени.
— Насколько больше?
— Лет тридцать-сорок. По большей части они так и отходят в мир иной, не научившись.
— Так это, значит, вроде исцеления? Часть твоего… э-э… наследства?
— Это не вроде исцеления, Шмяк. Этому научить можно. Если хватит времени.
Я швырнул горсть риса в воздух — чайкам.
— Я тебе так скажу. Мельхиору я, совершенно очевидно, не нравлюсь, поэтому он меня ничему учить не станет. Давай меняться?
Я приносил Джошу рис, просил его преумножить, а избыток продавал на городском рынке. Со временем я переключился на торговлю рыбой, поскольку те же двадцать рупий делались за меньшее число ходок. Но прежде я попросил Джошуа сходить со мной в город. Мы пришли на рыночную площадь, где вовсю торговались, заключали сделки, наличные деньги обменивали на товары и услуги, а слепому и безногому мальчишке-попрошайке, сидевшему где-то сбоку, то и дело перепадала сдача.
— Пострел, познакомься с моим другом Джошуа.
— Меня не Пострелом зовут, — ответил пострел. Через полчаса Пострел снова мог видеть, а ноги его чудесным образом регенерировались.
— Сволочи! — только и сказал он, убегая прочь на своих новых розовых ногах.
— Ступай с Богом, — бросил ему вслед Джошуа.
— А вот теперь и поглядим, как это легко — зарабатывать на жизнь, — мстительно заорал я пацану в спину.
— Ему, кажется, не очень понравилось, — заметил Джошуа.
— Он только учится самовыражаться. Да ну его — другие тут тоже страдают.
Вот так и случилось, что Джошуа из Назарета прошел средь них, исцеляя и творя чудеса, и все слепые детишки Никобара вновь прозрели, а хромые — встали и пошли.
Маленькие ебучки.
И начался наш обмен знаниями: то, чему я учился у Кашмир и «Камасутры», на то, чему Джош учился у святого старца Мельхиора. Каждое утро перед тем, как мне идти в город, а Джошу — на утес к своему гуру, мы встречались на пляже и делились там идеями и завтраком. Как правило — рисом и зажаренной на костре свежей рыбой. И так слишком долго обходились без поедания чужой плоти, решили мы — несмотря на все, чему пытались научить нас Мельхиор и Гаспар.
— Вот с этой способностью увеличивать дары пищи… Представляешь, что мы можем сделать для народа Израиля? Куда там — всего мира?
— Да, Джош, ибо написано: «Дай человеку рыбу, и насытится он на один день, но научи его быть рыбой, и все друзья его будут сыты неделю».
— Это не написано. Где такое написано?
— Амфибии, глава пять, стих семь.
— Нет в Писании никаких, блин, Амфибий!
— А жабья чума? Ха! Попался?
— Скажи, тебе давно в ухо не перепадало?
