вопросительным тоном.
Даже если она англичанка, трудно себе представить, чтобы девушка из столь богатой семьи не бывала на дорогих курортах по берегам Средиземного моря.
Андреа кивнула головой, почти не слушая, что ей говорят. Значит, вот как поют цикады. Когда Андреа была маленькая, она однажды спросила у мамы, кто ее отец. Ким, присев на ее постель, стала рассказывать подрагивающим от воспоминаний голосом, как много-много лет назад она гуляла по пляжу под руку с любимым человеком, слушала, как тихо плещутся о берег волны Эгейского моря и как в кустах поют цикады.
— О чем вы думаете? — вполголоса спросил Никос, водя пальцами по ее голому плечу.
О том, что от прикосновения твоих пальцев меня словно бьет током.
— Об одном человеке, — ответила Андреа, стараясь ничем не выдать своего волнения.
Зачем он меня трогает? Он не должен! Мы же только познакомились!
Андреа хотела отодвинуться, но не могла.
— О мужчине? — В голосе сквозило легкое недовольство, но она ничего не заметила, поглощенная скольжением его пальцев по ее плечу.
— Да.
Он отдернул руку.
— Как его зовут? — Вопрос прозвучал почти как приказ.
Андреа резко обернулась. Он что, сердится? Может, незамужним девушкам-гречанкам непозволительно думать о мужчинах?
— Андреас.
— Андреас? А фамилия?
Ее подбородок взметнулся вверх. Ну что ж, если этот совершенно незнакомый человек почему-то решил, что может устраивать ей допрос, она ответит, скрывать ей нечего.
— Костакис. Андреас Костакис, — проговорила она.
— Ваш отец? — спросил Никос глухим голосом и виновато опустил глаза. — Мои извинения. — С минуту он молчал. — Вы его знали?
Андреа помотала головой, пытаясь проглотить комок в горле. Он ходил по этой самой террасе, подумала она внезапно. Жил в этом доме. Умчался отсюда в ту ночь, когда погиб…
— Нет. Мама мне рассказывала о нем…
Ее голос предательски дрогнул, и это неожиданно затронуло какие — то струны глубоко в душе Никоса. Он и сам никогда не видел своего отца и ничего о нем не знает…
Мать говорила о нем очень неохотно, сказала только, что он был моряком. Откуда-то с севера. Судя по росту Никоса, наверняка из какой-то скандинавской страны. Точнее она не знала — ей было все равно.
А вот матери Андреа было не все равно настолько, что она рассказала своей дочери об отце, которого та никогда не видела.
Никос вдруг почувствовал зависть.
— И что она вам рассказывала?
— Она рассказывала, как любила отца, — заговорила Андреа, погрузив взгляд в темноту сада, освещаемого лишь звездами. — И как страстно он любил ее. Он называл ее голубкой, говорил, что положит весь мир к ее ногам… — Ее голос прервался. — А потом он погиб. — Андреа всхлипнула. — И сон кончился.
Выступившие на глазах слезы затуманили взор. Андреа не сразу заметила, как он, обняв, повернул ее лицом к себе и прижал ее голову к груди.
— Тихо, тихо, — шептал он.
— Простите, — пробормотала Андреа. — Я оказалась здесь, в его доме, и как-то особенно остро все почувствовала.
Она попыталась отодвинуться, но он держал ее за локти, не давая отойти.
— Вы поплачьте, не стыдитесь, — сказал он тихо. — Ваши слезы делают ему честь.
Андреа, запрокинув голову, посмотрела ему в глаза. На ее ресницах блестели слезы, губы вздрагивали.
И Никос не выдержал. Ничто не могло его остановить, даже если бы внезапное землетрясение выбило землю у него из-под ног.
Он наклонился к Андреа, его руки скользнули ей за спину. Андреа охнула и умолкла, потому что его губы впились в ее рот и она ощутила его язык. Сокрушенная и бессильная, она задрожала в его объятиях, и Никос почувствовал, как на него накатывает могучее желание. Он усилил напор, его руки сами собой скользнули с талии еще ниже.
Андреа захлебнулась в жаркой волне и уже не могла ни о чем думать, лишь чувствовала, как страсть бежит толчками по венам.
— Не надо, — выдохнула она, глядя на Никоса широко открытыми глазами.
Очнувшись окончательно, Андреа обнаружила, что он продолжает держать ее за талию. Она отклонилась, выгнувшись дугой и совсем не думая о том, что ее грудь оказалась прямо перед его глазами. Никосу до невозможности захотелось наклонить голову и коснуться губами манящих округлостей, которые она, сама того не осознавая, предлагала ему.
— Не надо, — повторила Андреа.
Она вцепилась пальцами в его руки, пытаясь их разжать.
Никос, которому, наоборот, хотелось обхватить ее покрепче и прижать к себе все ее мягкое тело, почувствовать каждую впадину и каждую выпуклость, покорно отпустил Андреа.
Господи, как же он ее хочет и как это не похоже на легкую, необременительную тягу к Эсме, или Ксанфе, или к любой из женщин, которые услаждали его в постели, потрясенно подумал Никос. То был просто секс, любовная игра, а сейчас…
А что сейчас?
Эта женщина нужна ему вся — и телом, и душой, он хочет владеть ею единолично. Для Никоса это было откровением. Он никогда не был собственником по отношению к женщинам. Никос прекрасно знал, что у Эсме Вандерси целая стая мужчин, из которой она выбирает то одного, то другого — это зависело от ее прихоти и его способности оказываться под рукой, что было не так-то легко при ее кочевой жизни. Что до Ксанфы, то он не единственный, благодаря кому она живет в свое удовольствие. Конечно, она достаточно тактична, чтобы ее любовники не наталкивались один на другого, но Никос мог назвать с десяток имен состоятельных афинян, которые имели удовольствие пользоваться ее благосклонностью.
Это его не беспокоило.
Совсем другое дело, когда он услышал, что Андреа Костакис думает о каком-то мужчине… Его вдруг охватила жгучая ревность, чувство доселе ему совершенно незнакомое, которому он не мог сопротивляться.
Никос посмотрел на Андреа. Она глядела на него с испугом.
— Андреа, — заговорил он ласковым тоном, — не бойтесь меня. И простите. — Уголки его губ приподнялись в улыбке, и Андреа, несмотря на все еще владевший ею испуг, залюбовалась им. — Виною всему ваша красота, — продолжал Никос. — Ей просто невозможно противиться.
Он отступил назад, освобождая ей дорогу.
— Давайте пройдемся, — предложил Никос, всеми силами стараясь умерить дыхание, и протянул ей руку. — Все равно нам о многом надо поговорить.
Он взял Андреа за руку, обхватив ее ладонь прохладными пальцами, и они медленным шагом пошли к дальнему концу террасы. Легкий ночной ветерок обдувал разгоряченное лицо Андреа, наполняя легкие свежестью.
В голове ее между тем лихорадочно роились мысли.
Что она делает тут, на темной террасе, с мужчиной, который ни с того ни с сего взял и поцеловал ее, да так, как никто и никогда еще не целовал?
А ведь она его совсем не знает. И что означают его слова «нам о многом надо поговорить»?
Сплошные загадки. Может, у греков такая манepa ухаживать? Или он просто хочет развлечь ее легким
