классах. В Америке существуют частные пансионы, где невротики живут в условиях, приближенных к условиям семьи, только место родителей занимают психотерапевты, которые учат своих подопечных общаться с людьми и предлагают различные способы защиты в стрессовых ситуациях.
У нас же таких ребят называют «трудными», «странными» или даже «с приветом» и, главное, совершенно не знают, что с ними делать. Конечно, врач для успокоения родителей пропишет маленькому пациенту что–то из арсенала психотропных препаратов и скажет на прощание: «Ребенок у вас трудный. Будьте с ним очень осторожны».
Но лекарство зачастую, кроме повышенной сонливости, ничего не дает, а что значит «быть очень осторожным» — этого скорее всего не ведает и сам компетентный советчик. И растерянная мать остается один на один со своим чадом, изнуряя его то неумеренной строгостью, то неумеренной лаской. А ребенок по–прежнему не может найти адекватный контакт с миром и скоро, очень скоро почувствует себя чужим не только на новогоднем празднике, но и вообще «на празднике жизни».
Трагизм своего изгойства, своего аутсайдерства некоторые дети ощущают рано. Семилетний Виталик на вопрос: «Каким тебя видят окружающие?» — чуть слышно ответил: «Мальчиком с опущенной головой».
Так мы и назвали свою первую лечебную пьесу:
«История мальчика с опущенной головой».
Идея лечить невротиков с помощью кукольного театра возникла у нас несколько лет назад, притом случайно. Дело тут отчасти в довольно своеобразном сочетании профессий. В прошлом одна из нас– Татьяна Шишова — педагог. Вторая–Ирина Медведева — работала психологом в детской психиатрической клинике. А потом мы вместе стали писать пьесы для театра кукол. И в этом качестве (соавторов– драматургов) время от времени участвовали в разнообразных театральных фестивалях.
И вот однажды, после очередного фестиваля (кажется, это было в Горьком, в 1988 году), мы делились друг с другом впечатлениями и, между прочим, обратили внимание на то, что актеры могут «в живом плане» (то есть выходя на сцену без кукол) играть просто ужасно, но — удивительное дело! — беря в руки куклу, они становятся гораздо раскованнее, пластичнее. Причем это происходит, даже если кукловод не скрывается за ширмой. И тогда мы поняли, что кукла служит актеру своего рода защитой, опорой.
А если это не актер, а болезненно застенчивый ребенок? Может, застенчивый, спрятавшись з а стенку (то есть за ширму, замаскировавшись, надев маску), не боясь быть уличенным, ибо будет говорить от лица куклы, — получит уникальную возможность целительной исповеди? Вот бы попробовать таким образом поработать с нервными детьми — подумали мы и тут же рассмеялись своим маниловским мечтам…
Потом случилось армянское землетрясение и тяжело раненые люди лежали в клинике в Абрикосовском переулке. И вот эти люди, потерявшие дом, семью, ноги и руки, неподвижные, беспомощные, на волоске от смерти, как ни странно, вспомнили, что скоро Новый год. И вот 31–го вечером в больницу приехал художник театра Образцова Женя Серегин, захватив с собой трех очаровательных, трогательных марионеток. Ловко управляя ими, он показал незамысловатые, но тоже очень трогательные концертные номера.
И произошло удивительное (мы — свидетели!). Люди, которые три недели пребывали в состоянии какого–то психического анабиоза, заторможенности, вдруг стали смеяться, плакать и даже взвизгивать, как маленькие дети. Удивительно было и то, что родственники, которые за ними ухаживали — вполне здоровые усатые мужчины и дородные женщины, — толпились в дверях большой палаты, где происходило представление, и очень энергично отпихивали друг друга локтями, глазея на извивающуюся индийскую танцовщицу, у которой ходил ходуном деревянный пупок.
Но самое потрясающее случилось после представления: взрослые захотели попрощаться с куклами за руку! А одна девушка поздравила марионетку с Новым годом и удивленно спросила Женю:
— Слушай, а пачему она мне не атвечает?
Потом, переваривая новогодние впечатления, мы поняли, что произошло: скорее всего больные во время концерта продемонстрировали явный психический регресс, а попросту говоря — впали в детство. Но при этом вышли наконец из состояния шока! И мы подумали: если куклы имеют такую магическую власть над больным взрослым, то что же будет с больным ребенком, да еще при системном, длительном и продуманном воздействии?!
И наши смутные догадки переросли в отчетливую уверенность, а вялые мечты — в желание действовать, причем решительно.
Сейчас у нас за плечами уже почти четыре года напряженной регулярной работы с небольшими группами детей, страдающих повышенной застенчивостью, демонстративностью, страхами, агрессивностью, тиками, заиканием, энурезом, аутизмом* (в легкой форме), психопатиями, психотравмами. Занимаемся мы и с астматиками, ведь астма часто имеет невротическую природу. В последнее время мы создали вариант методики для детей–инвалидов, у которых, как правило, наблюдается вторичная невротизация — в силу сложившихся обстоятельств.
* Аутизм — болезненная погруженность в себя, слабый контакт или отсутствие контакта с внешним миром.
Методика драматической психоэлевации (о смысле этого термина мы уже писали в начале книги, в главе «Не проси груш у тополя») - это комплексное воздействие на детей–невротиков с помощью разнообразных театральных приемов: этюдов, игр, специально заданных ситуаций, в которых ребенок испытывает в жизни затруднения и которые, в конечном итоге, отражаются на его психике.
Один из главных наших принципов — не лечение отдельного симптома или набора симптомов, а попытка проникнуть глубже, заглянуть в душу ребенка, понять, чем же вызваны эти симптомы, где «поломка», что данному конкретному ребенку мешает жить? Мы это называем выявлением патологической доминанты.
Мы работаем с детьми самого разного возраста: от четырех до четырнадцати.
Жаль, что у нас пока нет видеокамеры, и мы не можем запечатлеть то поистине волшебное преображение, которое дарят нам на прощанье дети. Один, придя к нам, так страшно заикался, что речь его казалась сплошным мычанием, а теперь говорит почти гладко, с еле заметными редкими запинками. Другой вообще выглядел немым (это называется «избирательный мутизм»), и никакая сила не могла заставить его заговорить, а на последнем занятии он буквально не закрывает рта. Девочка, которая была не в состоянии сосредоточиться ни на чем, сидела с отсутствующим видом и в самые интересные моменты могла отвернуться или отойти в сторону, сейчас завороженно смотрит на ширму…
Дети не знают, что они пришли к нам лечиться, и это тоже один из важнейших принципов нашей работы. Во–первых, как мы уже писали в главе «Лавры в кредит», о недостатках, пороках, дефектах надо говорить как можно меньше. Тем паче, когда речь идет о такой деликатной сфере, как психика, причем психика и без того травмированная. И во–вторых, дети, особенно маленькие, часто не осознают свои психические отклонения как нечто, мешающее им жить. А порой — подсознательно, конечно, — даже не хотят выздоравливать, дорожа повышенной опекой со стороны взрослых. Можно капризничать, можно не пойти в школу, можно попросить дорогую игрушку — тебе все сделают, потому что ты болен. А выздоровеешь — придется корпеть над уроками, стелить постель, оставаться одному дома. Поэтому наши дети считают, что они, придя к нам, учатся быть артистами, играют в кукольный театр. По опыту должны сказать вам, что этот мотив действует безотказно. Даже тринадцати–четырнадцатилетние мальчишки, у которых начинают пробиваться усы и ломается голос, клюют на эту удочку. Впрочем, чему удивляться, если и для многих взрослых актерство — это тайная мечта всей жизни?
Идея использования театральных средств в психотерапии не нам первым пришла в голову. Вот краткая «история вопроса».
В 1940 году Якоб Леви Морено (1927–1974), выходец из Румынии, основал в Америке Институт социометрии и психодрамы. Психиатр Морено заметил, что улучшение, наступившее у больного в тепличных условиях клиники, быстро сходит на нет, когда пациент возвращается в травмирующую его жизненную повседневность. Снова обострение — снова клиника. И так до бесконечности…
Морено решил воспроизводить в условиях клиники те самые ситуации, которые наиболее травмировали его пациентов, и для этого создал специальный лечебный театр, который назвал психодрамой. Врачи вместе с больными и их родственниками писали достаточно простые сценарии и совместными усилиями ставили спектакль. Зрительный зал тоже состоял из больных, родственников и лечебного персонала.
Этот метод в ряде случаев давал очень хорошие результаты. У Морено появились последователи в
