за стенку. Нам представляется, что основой этого свойства является крайний эгоцентризм. И когда это понимаешь, умиляться уже не хочется.
Ну, сами посудите, кого больше всего волнует то, как он выглядит, двигается, говорит? — Наверное, человека, который уверен, что на него обращено внимание всего мира или, по крайней мере, окружающих людей. И он так боится не соответствовать этому всеобщему вниманию, что его гипертрофированная боязнь проявляется в застенчивости. По существу, застенчивость — это сочетание крайнего эгоцентризма с заниженной самооценкой.
Вот ухе несколько лет на занятиях с невротизированными детьми школьного возраста мы наблюдаем одну и ту же картину. Беседуя о застенчивости, мы говорим, что застенчивый человек совершает как минимум две ошибки: во–первых, он уверен, что все люди смотрят на него и только на него, а во–вторых, они будто бы смотрят с осуждением или насмешкой. На самом же деле у людей полно других забот и они редко обращают внимание на окружающих. Но если уж обращают — это, как правило, внимание со знаком «плюс», ибо задерживают взгляд на том, что приятно, что нравится, от безобразного же спешат отвернуться. Кому охота глазеть на уродство?
И каждый раз эти вроде бы незамысловатые объяснения вызывают такую неподдельную заинтересованность, что становится ясно: мы попали в цель.
Но особенно поражает реакция детей на театральную сценку, которую мы предлагаем после такой беседы. Сцена эта проста, чтобы не сказать примитивна. Мы ставим два стула и говорим: «Вообразите, что два человека сидят друг против друга в метро. И вот один человек начинает смотреть на другого, а тот смущается. Ему кажется, что в нем выискивают недостатки, а на самом деле он, наоборот, понравился». Мы просим «актеров» как бы озвучить свою внутреннюю речь, произнести вслух то, что каждый из нас думает. Получаются примерно такие монологи.
Человек, который смотрит: Какой симпатичный мальчик! А джинсы такие отличные — потертые, как у настоящего ковбоя. И вообще он чем–то похож на артиста. Красивый. Подбородок мужественный. Глаза умные… Вот бы с ним познакомиться!
Стеснительный человек: И чего он уставился? (Опускает глаза.) Чем я ему не нравлюсь? (Огладывает свою одежду.) Может, дырку на брюках заметил? (Ерзает на сиденье.) Проклятый прыщ на подбородке! (Закрывает подбородок рукой.) Завтра никуда не пойду. И послезавтра… Пока не пройдет. (На ближайшей остановке выскакивает из вагона.)
Вначале мы собирались проигрывать этот этюд на занятии не более, чем пару раз, т.е. с, двумя– четырьмя детьми. Но сразу же стало ясно, что так дешево мы не отделаемся. Сценка «Метро» всегда съедает массу времени, потому что каждый ребенок (даже если ему уже 14 лет) непременно хочет сыграть роль стеснительного человека, выслушать свою порцию комплиментов и посмеяться над тем, каким же он еще недавно был глупым, не понимая такой простой веши: когда на тебя смотрят — значит, ты очень нравишься.
Этот этюд оказывает болыпое влияние и на взрослых. Буквально с первого занятия мы стараемся внушить родителям, что почти все они «недохваливают» своих детей. И неизменно наталкиваемся на скрытое, а часто и откровенное сопротивление. Нередко даже в вопиющих случаях, когда мать или отец (или оба!) только и делают, что шпыняют ребенка, они с пеной у рта доказывают, что уж кто–кто, а они хвалят свое чадо предостаточно. Мы долго не понимали, в чем истинная причина такого сопротивления, тем более что беседы на другие темы обычно встречают полное понимание и доверие. Потребовалось около двух лет непрерывной психотерапевтической работы, чтобы мы догадались: тут дело не в индивидуальных особенностях тех или иных родителей, а скорее всего, в особенностях нашей культуры в целом. Уж не знаем, было ли принято помногу хвалить ближнего в давние времена (во всяком сяучае, пословица «Каша сама себя хвалит» и ставшие поговоркой слова Крылова «За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? — За то, что хвалит он кукушку» наводят на мысль, что на похвалу в России никогда не были особенно щедры), но в советскую эпоху это ни в коей мере не приветствовалось и, наоборот, по отношению к детям считалось непедагогичным. Да и самооценку следовало ориентировать по преимуществу на критику, а не на похвалу. Одноклас–ники, сокурсники; сотрудники говорили человеку по сути гадости и глаза, и это называлось здоровой критикой. Более того, от человека требовалось что–то вроде ритуального самобичевания, когда на собрании, прилюдно, он должен был зачитать так называемый «самоотчет», в котором львиную долю теиста занимала «самокритика». «Он (она) самокричитен» — это и было высшей похвалой. Считалось, что чем сильнее и больнее ударять человека мордой об стол, тем вьше он взлетит, тем активнее будет бороться со своими недостатками. Может быть, для людей спортивного, соревновательного склада это в какой–то мере и справедливо (хотя тоже сомнительно). Но для более тонко организованной психики, со склонностью к самоанализу, к рефлексии — а это ведь одна из главных особенностей русского менталитета! — такие «воспитательные меры» просто губительны. Кстати, под этим углом зрения в столь частой жалобе родителей на сверхзастенчивость детей нет ничего удивительного.
Так вот, возвращаясь к этюду «Метро», мы хотим сказать, что многие родители по–настоящему наконец понимают свою неправоту насчет похвалы, когда видят, с какой ненасытностью, забыв о чувстве юмора, их ребенок слушает банальные до идиотизма, однообразные (ведь это говорится каждому, кто сел на «застенчивый» стул) комплименты: «Какие у него большие глаза… Какие у нее красивые волосы… Какой наряд–ный свитер… Какие прекрасные джинсы!..» Такое впечатление, что «голодные» дети готовы слушать это часами, сутками. Наблюдая сценку «Метро», мамы довольно часто начинают плакать.
Мы думаем, что, работая с застенчивостью, нужно параллельно идти в двух направлениях: элевировать (возвышать) и персону, и личность. Сейчас поясним.
Одобрение, похвала, выражение восторга по поводу внешности (это очень важно!), ума, талантов, хорошо сделанной работы — это непосредственное возвышение, а точнее, возвеличивание персоны, т.е. человека как он есть. И чем больше людей будут участвовать в таком возвеличивании, тем лучше. Между прочим, это одна из причин, по которой мы считаем необходимым работать с патологически застенчивыми детьми в условиях группы. У нас на занятиях такое возвеличивание происходит как–то само собой. Конечно, мы задаем тон и управляем этим процессом. Но ведь так естественно, когда ребенок выступает, хлопать ему, восхищаться, говорить, что он прирожденный артист, что он прекрасно сыграл свою роль. Конечно, психотерапевт, работающий с пациентом индивидуально, один на один, тоже может поставить в кабинете ширму и превозносить до небес «великого артиста». Но для застенчивого ценно мнение не только одного человека, тем более заведомо доброжелательно настроенного. Помните, мы сказали, что такому ребенку кажется, будто на него смотрит весь мир? Так вот: группа и есть модель мира. И этот «мир» одобряет, восхищается. Важно и другое. В группе он может побыть не только артистом, но и зрителем, и увидеть, как другие дети тоже преодолевают свою застенчивость.
Пятилетний Ваня К. страдал выраженным истерическим неврозом, который проявлялся в крайних — и вычурных! — формах застенчивости. Он стеснялся, но при этом вел себя настолько необычно, настолько манерно, что привлекал внимание куда большее, чем, скажем, ребенок с откровенно демонстративным поведением. Он долго не соглашался выступать, а когда, накрнец, зашел за ширму, начал вытворять бог знает что: хохотал, визжал, рыдал, бросал в «зрителей» игрушки, ползал и из положения лежа украдкой выглядывал в «зрительный зал». Неизвестно, чего бы мы добились с таким Ваней, занимаясь с ним индивидуально. Скорее всего, не слишком больших результатов. А тут он каждый раз, видя выступления и успех ребят из группы, буквально изнемогал от желания выступить (ведь истерик жаждет сцены!) и на последних занятиях показывал домашние этюды уже совершенно нормально, без выкрутасов..
Пример Вани интересен еще вот чем. Он с расстоянием в полгода повторил первый цикл наших занятий, который мы называем «лечебные этюды». В первый раз мы занимались возвеличиванием его персоны (т.е. подбадривали, восхищались и тд., всеми средствами повышая его самооценку, уверенность в себе), а во второй, когда «стенка», отделявшая его от окружающих, основательно истончилась, занялись уже непосредственно психоэлевацией — возвышением личности, повышением ее уровня, а следовательно — понижением уровня эгоцентризма. Чтобы устранить почву для невроза, мало повысить самооценку. И напротив, если на этом остановиться, можно лишь усугубить состояние пациента. Почва для невроза будет как раз «унавожена», обогащена! Убедившись в своих силах, поверив, что он лучше других, человек будет к месту и не к месту демонстрировать это окружающим. И, естественно, получит отпор. Причем отнюдь не всегда в щадящей форме. Следовательно, конфликты — травмирующий фактор — будут умножаться.
