— Как? Ты умеешь говорить?! — воскликнули потрясенные родители. — Почему же ты раньше молчал?
— До сих пор все было в порядке.
Считается, что этот анекдот служит идеальной иллюстрацией «загадочной английской души».
Но мы живем не в Англии, а детей таких тоже встречаем. Невротическое отклонение, которым они страдают, называется избирательный мутизм. По–латыни «mutus» — «немой», а слово «избирательный» означает, что ребенок молчит не со всеми, но вступает в словесный контакт с очень ограниченным кругом людей. Остальные же, хоть на голову встанут, не услышат от него ни слова.
На первый взгляд, мутисты — это сверхзастенчивые дети. Такие, что дальше некуда. И распространенные в нашем языке идиомы — «От робости язык проглотил», «От страха все слова из головы вылетели», «Онемел от ужаса» и т.п. — лишь подтверждают это мнение.
Но наши наблюдения во время работы с «немыми» дают нам основания утверждать, что это не совсем так. Конечно, патологическая застенчивость здесь тоже имеет место, но мы думаем, что не она определяет характер мутиста. Во всяком случае, мы ни разу не видели робкого по натуре (а нет по внешней линии поведения) юного молчальника.
Как правило, это дети с очень сильным, а не робким характером. С железной волей и ослиным упрямством. Сами посудите, какой недетской выдержкой надо обладать, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не раскрывать рта на людях! Их уговаривают, умоляют, им сулят щедрые подарки и угрожают суровыми наказаниями, даже бьют! Но результат нулевой, мутист молчит, как партизан.
При этом они прекрасно все слышат и понимают. Они очень внимательно — гораздо внимательнее других детей — следят за происходящим. Но это не напряженное вглядывание близорукого или недослышащего человека, а оценивающий взгляд стратега и тактика, который умеет манипулировать людьми.
Что же нам! представляется доминирующим в этом сильном характере? На языке психологии — «скрытое стремление к лидерству», на языке религии — «гордыня». Да–да, именно гордыня, а не робость лежит в основе отказа от речи!
Конечно, бывают случаи, когда упорное молчание на людях происходит не от гордыни, а от уязвленной гордости, то есть имеет вполне реальное основание.
Четырехлетний Дима П. ни в какую не желал разговаривать. На предложение ответить на самый простой вопрос — хмурился, плакал, а мог и стукнуть. Когда же, увлеченный показом театрального этюда, он забылся и все–таки произнес несколько слов, мы сразу разгадали секрет его молчания. Дима страдал дизартрией — то есть испытывал серьезные речевые трудности в связи с плохой подвижностью речевого аппарата. Обычно в его возрасте еще не стесняются дефектов речи. Но Дима был мальчиком с очень высоким интеллектом, а следовательно уже мог сопоставить свою затрудненную речь с нормальной. И это сопоставление не в его пользу было для маленького гордеца настолько травмирующим, что он предпочитал молчать. Цикл занятий с опытным логопедом — и он разговорился так, что возникла другая проблема: как его остановить?
Нередко мутизм связан (по тем же причинам) с заиканием.
Но весьма часто бывает, что объективных причин для мутизма нет никаких: говорить ребенок может нормально, да и все его неречевое поведение свидетельствует об адекватном восприятий мира, то есть ни об аутизме (болезненной погруженности в себя), ни об умственной отсталости и о глубоком психическом шоке речи не идет. И тогда возникает мысль о патологическом стремлении к лидерству. Такому ребенку хочется царить. Но, трезво оценивая свои силы, он понимает, что может владеть лишь несколькими подданными — своей семьей.
Впрочем, и другие взрослые нередко обращают на него повышенное внимание. У кого–то он вызывает жалость, а кого–то задевает за живое: хочется во что бы то ни стало разговорить упрямца, продемонстрировав свои педагогические способности.
Что же до детей, то мутист худо–бедно может прожить без их компании, ведь это отклонение обычно наблюдается в дошкольном и младшем школьном возрасте, когда общение со сверстниками еще не так актуально.
Вообще, в мутизме много загадочного. Например, мы не раз наблюдали проявления тайного садизма у таких тихонь. Пятилетний Саша С., казалось, мухи не обидит. Медлительный, несколько женственный, он никогда не задирал других детей. Молчал Саша упорно, но, как бы извиняясь за свое молчание, кротко, ангельски улыбался. На одном из занятий мы стали играть «в страхи». Саша ни за что не желал изобразить человека, который боится. Зато с удовольствием согласился сыграть образ страха. Он подскочил к своему партнеру по этюду и… начал его душить. Причем вошел в такой раж, что мы, двое взрослых, не сразу смогли оттащить Сашу, а крупный, сильный шестилетний мальчик, на которого накинулся «тихоня», отчаянно заревел от ужаса. Саша же еще долго не мог прийти в себя, и его перекошенное, напоминающее зловещую маску лицо поистине было воплощением Страха.
Семилетняя Лена К., хрупкое, беззащитное на вид существо с тощими косичками, любила до синяков щипать свою маму, и глаза ее (что особенно потрясало всю семью) светились в этот момент злорадным торжеством.
Часто такие дети мучат животных.
Мы не утверждаем, что у всех мутистов имеются те или другие садистские импульсы, но, судя по нашей практике, именно у этой группы нервных детей чаще всего встречаются подобные малоприятные свойства.
Но если с патологической жестокостью нам еще далеко не все ясно (в частности, является ли она свойством, органически присущим такому складу характера, или это следствие «добровольного обета молчания»), то про другое мы можем сказать более определенно. Это «другое» — специфические отношения ребеика–мутиста с матерью.
Начнем с того, что мать вынуждена быть при нем неотступно. Без нее ребенок не имеет связи с миром. Мать — его переводчик, его ходатай. Это, естественно, осложняет ей жизнь, она фактически прикована к своему «господину», лишена, так сказать, личного пространства, элементарной независимости. Такого ребенка не оставишь с няней, не отдашь в детский сад, а потом и в школу. Даже с отцом, бабушкой и дедушкой многие мутисты остаются неохотно или вообще не остаются. Короче говоря, такая женщина связана по рукам и ногам.
На наших занятиях бывает, что дети–мутисты почти до самого конца отказываются сидеть с остальными ребятами, а остаются рядом с матерью, тесно прижимаются к ней, в перерыве не отходят ни на шаг.
Мать это угнетает, она жалуется, мечтает, чтобы ребенок стал более самостоятельным, скорее заговорил. Но вот странность! Когда ей предлагаешь изменять линию поведения и даешь вполне конкретные советы, как именно это сделать, — наталкиваешься на отказ. Одно, дескать, трудновыполнимо, другое не выходит, а третье я вовсе невозможно. Довольно скоро понимаешь, что тебе оказывают устойчивое внутреннее сопротивление. И невольно задаешь вопрос: а так ли уж ее беспокоит молчание ребенка, как она рассказывает? И полная зависимость, привязанность?.. Может, все не так уж однозначно и мы имеем дело со своего рода «заговором молчания»?
Начинаешь глубже вникать в семейную ситуацию и практически всегда выясняется одно и то же: мать ребенка, страдающего избирательным мутизмом, по тем или иным причинам ие удовлетворена своей личной жизнью. Либо у нее нет мужа, либо она, будучи замужем, чувствует себя одинокой. Поэтому на уровне сознания она, конечно, очень переживает странность своего ребенка, но бессознательно этому потворствует, ибо не только она зависит от ребенка, но и ребенок не может без нее жить. Она нужна. Мало сказать, нужна — необходима. А главное — незаменима. Это типичный пример того, что мы называем «психологическим браком». С мальчиком это, как правило, самозабвенная, доходящая до обожания любовь; с девочкой чаще всего любовь–ненависть.
Работа с избирательным мутизмом очень тяжелив тут важно сочитать терпение и понимание с определенной жестокостью. И не перегнуть–палку ни в ту, ни в другую сторону. Мы видели родителей (да и психотерапевтов), которые угодливо либезили перед малышами, тогда как надо было поставить их в ситуацию выбора: либо ты поучаствуешь в чем–то захватывающе интересном, но при этом скажешь хоть одно слово, либо будешь молчать, но будешь лишен права участия в игре, .Встречали мы и
