противоположную крайность: болезнь ребенка объяснялась блажью, избалованностью. Ну и, разумеется, к нему применялись соответствующие «карательные меры». Такое отношение бывает свойственно в первую очередь отцам. И тут надо начинать с «ликбеза», объяснять, что мутизм — это очень сложная форма невроза, а вовсе не каприз.
Мы уверены, что успешнее всего можно справиться с этим нарушением в условиях группы (причем мутист в такой группе должен быть один, максимум, двое). Занимаясь индивидуально, специалист может установить словесный контакт с ребенком, но это езде ничего не значит. Слишком часто бывает, что с появлением нового человека все возвращается на круги своя. В группе же, особенно в разомкнутой, куда могут придти и незнакомые люди (родственники других ребят, будущие пациенты и т.д.), незаметно для ребенка происходит столь необходимый ему тренинг общения. Увлеченный игрой, театральным действием, он в конце концов перестает быть царственным сфинксом и нару–шает обет молчания.
Этот момент — переломный, и его совершенно необходимо зафиксировать. При этом помнить, что «царю» (а мутиет по натуре царь) полагается воздавать царские почести. Мы обычно устраиваем немыслимое ликование, называем такого ребенка героем, величайшим артистом всех времен и народов и всячески даем ему понять, что с произнесением первого слова его трон не пал, а напротив — только укрепился! Одержанная и по заслугам оцененная победа должна врезаться в память гордеца, он должен гордиться ею больше, чем своим упорным молчанием.
Лечение мутизма — напряженный поединок, и взрослый его обязан выиграть, но ребенок должен быть уверен, что это он выиграл, заговорив.
А он ведь и вправду выиграл, научившись полноценно общаться с людьми!
Только не надо требовать слишком многого и сразу. Здесь очень, важен период последействия.
Андрюша К. молчал вплоть до конца последнего, восьмого, занятия. И лишь «под занавес» произнес: «Гав–гав!» Но уже через неделю, как нам сообщила по телефону обрадованная мама, он изменился до неузнаваемости и болтал во дворе без умолку.
Маша Ш., казалось, была не таким крепким орешком. Она довольно скоро начала говорить за ширмой. Вернувшись же за стол к ребятам, снова умолкала. Мы решили, что это максимум, которого нам удалось добиться, и на прощанье посоветовали маме привести девочку на повторный цикл занятий через полгода. Но, ухе стоя в дверях. Маша вдруг разговорилась с незнакомой женщиной, случайно оказавшейся в нашем помещении, а через месяц у нее уже не было проблем словесного контакта ни с детьми, ни со взрослыми. И вместо повторения первого цикла мы пригласили Машу принять участие во втором — в лечебном спектакле, где она получила главную роль. В этой роли было столько слов!
Но что же делать тем, у кого нет возможности посещать лечебную группу?
Прежде всего дать себе труд честно разобраться в той двусторонней зависимости, о которой мы написали. Мы прекрасно понимаем: психологический брак — явление, в котором трудно признаться даже себе, но без этого мало надежды справиться с мутизмом. (Впрочем, с возрастом он рано или поздно пройдет и сам. Трудно встретить взрослого человека, который, находясь «в здравом уме и твердой памяти», обладая нормальным слухом и сохранным речевым аппаратом, не произносил бы ни слова. Но к тому времени, когда мутист сам «дозреет» до словесного общения с людьми, его психика может быть уже очень серьезно и необратимо деформирована.)
Разобравшись, придется совершать еще — одно усилие — перестроить свои отношения с ребенком. Во–первых, надо не только на словах, но и реально захоть сделать его самостоятельным, а для этого мягко, но неуклонноставить в такие условия, когда он, стремясь, что называется, к заветной цели, вынужден сказать посторонним несколько слов. Например, не покупайте ему жвачку или мороженое, а предлагайте самому подойти к ларьку и купить. Только не уговаривайте. Не хочет — не надо. Останется без мороженого. Но старайтесь и завтра, и послезавтра создать аналогичную ситуацию.
Во–вторых, надо по возможности трезво оценить характер ребенка. Это тоже нелегко. Каждому родителю, наверное, хочется, чтобы его сын (или дочь) был добрым, отзывчивым, чутким. В данном случае картина, скорее всего, будет не столь радужной. Но не надо ребенку колоть этим глаза. Не надо и разочаровываться в нем. Постепенно умным воспитанием можно смягчить и черствое сердце. Только учтите: упреки, слезы, апелляция к совести тут вряд ли помогут. Обида, злорадство и угрозы — тоже. Вам необходимо, как бы это ни было трудно, сохранять спокойствие. И добиться того, чтобы ваша воля превосходила, «сгибала» волю ребенка. Вы должны ставить его в положение, аналогичное тому, в какое он ставит окружающих. Чтогчто, а интеллект у детей с избирательным мутизмом обычно высокий, и они быстро и правильно оценивают соотношение сил.
Одна из наших пациенток, Настя Ж, неохотно разговаривала даже с матерью, вместо словесной просьбы указывая на то, что ей нужно, кивком головы. Мать страшно переживала, плакала, лотом срывалась на крик и даже била Настю. Никакого толку! Потом, собравшись с духом, применила, по нашему совету, к Насте ее же оружие. Причем так, что это не выглядело местью (иначе Настина гордость была бы уязвлена, и она могла бы назло вести себя еще более негативно). Мать сказала дочери, что ее молчание заразительно. И она, мама, наконец заразилась. Поэтому теперь тоже будет молчать, И, хотя мать уверяла нас, что Настю ничем пронять невозможно, та выдержала лишь пол–дня обоюдного молчания…
Если ребенок причиняет кому–то боль, довольно наивно объяснять ему, что это нехорошо. Он умен, он без вас такие вещи знает. Ему неведомо другое: что с ним можно проделать то же самое. Лене К., которая щипала свою маму, не приходило в голову, что мама вместо «ахов», «охов» и шлепков может ущипнуть ее в ответ. Урок был усвоен с первого раза.
Но, повторяем, ни в коем случае нельзя впадать в истерику («Ах, ты так?! Ну, тогда и я тебе так!»). Подтекст должен быть следующий: «Друг мой, мне очень жаль, но что поделаешь? Раз ты так, то и мне приходится…»
А вот несколько театральных эггюдов, которые полезно разыгрывать с детьми, страдающими избирательным мутизмом. Нам представляется целесообразным в этих этюдах наделять «ведущим» недостатком не ребенка, а куклу–собаку. Хозяин в предлагаемых сюжетах очень хороший, совсем не такой, как его собака, но бедняга вынужден страдать из–за ее дурного характера.
Ее заметил прохожий и спросил:
— Собака, ты чья?
Собака ничего не ответила.
— Раз молчишь, значит, ничья, — сказал прохожий и пошел дальше.
А собака осталась на пустынной улице дрожать от холода и страха. Наконец, появилась девочка. Она сказала:
— А песик, бедненький, давай я отведу тебя домой, к Хозяину, а то ты совсем продрог.
Собаке очень хотелось рассказать девочке, кто ее хозяин и по какому адресу он живет, но она все–таки промолчала. И девочка ушла, так и не дождавшись ответа.
Тем временем наступила ночь, пошел снег (или дождь), собака заскулила от ужаса…
Что было дальше?
В больнице хозяин пришел в себя, стал поправляться. Вскоре его навестил милиционер. Он сказал:
— Ты должен помочь следствию. Опиши, как выглядел хулиган.
Но хозяин ничего не мог на это ответить, ведь хулиган подкрался к нему сзади, а лотом он потерял
