Стопка тетрадей быстро уменьшалась.
Витя Кораблёв заметно стал проявлять признаки беспокойства.
Наконец учительница открыла последнюю тетрадь:
— Но больше всего меня порадовала работа Вити Кораблёва. Он, может быть, полнее и глубже всех выразил то, к чему вы так стремитесь. Послушайте, какие хорошие слова написал Витя. — Клавдия Львовна вновь поднялась со стула и прочла: — «В золотую пору юности, когда жизнь бьёт ключом и полна счастья и радости, каждый из нас должен воспитывать в себе лучшие черты характера, которыми наделены любимые герои советской молодёжи. И ничего, что жизнь трудна и терниста. В трудностях развиваются настоящий характер, несгибаемая воля, стойкость и мужество. Так не упусти же дорогого времени, закаляй себя в годы молодости на всю жизнь, чтобы в будущем смело выдержать любые испытания, честно и достойно послужить своему народу, своей Родине!»
В классе стало очень тихо. Даже слышно было, как поскрипывала на ветру открытая форточка. Все головы повернулись к Вите: что там ни говори, а Кораблёв умеет писать сочинения!
Витя сидел серьёзный, одеревеневший, не сводил глаз с учительницы и немного боялся, как бы довольная улыбка не появилась прежде времени на его лице.
Только Варя почему-то беспокойно заёрзала за партой да Костя неопределённо хмыкнул.
А учительница читала и читала о молодом человеке нашего времени, на которого так бы хотел походить восьмиклассник Витя Кораблёв, о человеке твёрдом в слове и деле, смелом и мужественном, настойчивом и трудолюбивом, и глаза её теплели, голос становился звонче, словно учительница в этот час сама помолодела.
— «…Больше всего я ценю в человеке такие чувства и душевные качества, — продолжала читать Клавдия Львовна, — как умение всегда и во всём выполнять свой долг, ставить общественное выше личного, быть правдивым и честным перед товарищами, уметь держать слово, не бояться никаких трудностей…» — Учительница удовлетворённо закрыла тетрадь. — Достаточно и этого.
— Клавдия Львовна, но это же неправда всё!.. — тихо и почти испуганно проговорила Варя.
— То есть как «неправда»? — не поняла учительница. — Разве все вы не подпишитесь под этими словами?
— Я не про слова… я про Витю. — Девочка поднялась, лицо её пошло пятнами. — Он… он совсем так не думает…
Клавдия Львовна удивлённо посмотрела на неё:
— В чём дело, Варя? У Вити отличное сочинение: продуманное, обоснованное.
Варя, чувствуя, что лишается последней опоры, заговорила совсем невпопад, горячо, сбивчиво:
— Вы его спросите, Клавдия Львовна… спросите!.. Это же не Витины слова, чужие все…
Учительница перевела взгляд на Витю. Мальчик чуть побледнел и, откинув назад волосы, встал из-за парты:
— Балашова думает, что я списал своё сочинение! Интересно, у кого? У Балашовой, Ручьёва? Может быть, у Прахова?
При упоминании Алёшиной фамилии в классе дружно засмеялись.
Клавдия Львовна недовольно махнула рукой: о списывании не может быть и речи.
— Не понимаю, Варя, — покачала головой учительница, — что это за выпад против товарища? И где — в классе, на уроке! Вы что, не поладили друг с другом?
Варя молчала.
— И, кроме того, Витю сегодня будут принимать в комсомол… Значит, товарищи доверяют ему.
— А может, его не следует принимать! — вновь вырвалось у девочки.
«Это уж ни на что не похоже!» — готова была с досадой сказать Клавдия Львовна, но, взглянув на Варю, смолчала.
Девочка побледнела; вся подавшись вперёд, она крепко вцепилась руками в крышку парты.
Учительница покачала головой: значит, случилось что-то неладное.
— Сядь, Варя! Успокойся. После урока ты нам обо всём расскажешь. — И Клавдия Львовна попросила класс достать учебники.
Глава 16. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
Урок продолжался. Он был словно река, которая, побурлив на камнях, вновь потекла мирно и ровно, хотя в глубине этой реки всё ещё шли и сталкивались друг с другом беспокойные течения. Приятели Кораблёва хмуро посматривали на Варю. Девочки перешёптывались и поглядывали на Витю. Тот обхватил голову руками и, казалось, ничего не слышал.
Варя сидела, ни на кого не глядя. Кто-то легонько толкнул её в бок и вложил в руку записку.
«Головы не вешать! — прочла она. — Мы за тебя целиком и полностью. Полный вперёд!»
Подписи не было, но записка была написана теми самыми иероглифами, о которых совсем недавно упоминала Клавдия Львовна.
Варя чуть улыбнулась и спрятала записку в карман.
Наконец прозвенел звонок. В класс вбежал дежурный по школе и сообщил Клавдии Львовне, что её срочно вызывают в учительскую.
— Я сию минуту! Вы меня подождите, — сказала учительница ребятам и вышла.
Все вскочили и окружили Варю. Только беленькие, тихие, как мышки, сёстры Половинкины, про которых говорили, что у них время на школу «отвешено, как в аптеке, тютелька в тютельку», собрав книжки, шагнули к двери.
Но Алёша, большой любитель всяких шумных классных собраний, раскинув руки, загородил выход и торжественно заявил:
— Только через мой труп!.. — Потом постучал по доске и возвестил: — Новгородское вече считаю открытым.
Но на него никто не обратил внимания. Первым в атаку на Варю пошёл Сёма Ушков:
— Постыдилась бы! Если между вами с Витей чёрная кошка проскочила, так зачем же счёты на уроке сводить? Только Клавдию Львовну расстроила…
Ушкова дружно поддержали:
— Правильно!.. Совесть надо иметь!
— Просто безобразие!
— Идите в сад с Кораблёвым и шпыняйте друг друга…
— Ребята! — почти горестно воскликнула Варя. — Да разве ж я из-за себя! Как вы не понимаете?..
— Ты много о себе понимаешь! — протолкался к Варе взъерошенный Сёма Ушков. — Самокритику на всех наводишь, а сама какова? Кораблёв с тобой за одной партой сидеть не хочет — вот и яришься на него, выдумываешь страсти-мордасти!
Варя, словно её сбили с ног запрещённым приёмом, растерянно оглянулась и схватила подруг за руки:
— Девочки!.. Что ж это, девочки?
Косте показалось, что сейчас, как и тогда в саду, у Вари из глаз брызнут слёзы. Он протолкался через толпу ребят и шагнул к Ушкову.
— Ты… ты что сказал? Повтори при всех!
— А может, без заступника обойдемся? — попятился Ушков.
— А… а я говорю: повтори!
— Ручей, оставь! — крикнул Митя Епифанцев и постучал кулаком о парту. — Да что мы, в самом деле, как кумушки у колодца! Поговорим организованно. Кто будет председателем?
— Давай ты, Митя! — сказала Катя Прахова.
Митя не заставил себя ждать, встал к учительскому столу и объявил:
— Тогда тихо, граждане! Классное собрание считаю открытым… Эй, Кораблёв! Ты куда?
