которая тогда была неприятна и непонятна ей.
— Ален, знаешь, я много что видел и где бывал по работе, — Женя был серьезен как никогда, сосредоточенно вертя бокал вина в руке и не отрывая глаз от плескавшейся там темно-красной жидкости. — Мне приходилось бывать в европейских, американских тюрьмах и колониях. Я общался с заключенными. Парни, и даже женщины были посажены по разным причинам. Убийства, бытовая драка, клевета, рукоприкладство, хулиганство, изнасилование, воровство. Разные судьбы, разные наказания, разные сроки. Я со многими общался и разговаривал. Не о деле, а просто так, как с обычным человеком.
— И что? — Алена не лезла с расспросами и не подгоняла Женю, понимая, что тому надо просто выговориться.
— Я был и в наших российских тюрьмах. Знаешь, — друг невесело хохотнул, — если сравнивать с западными, то просто земля и небо. У них там и телевизоры, и условия получше многих. Почти как номер в отеле, только с прутьями. А вот взгляды все равно везде одинаковые, неважно, за что, где и сколько он сидит.
— О чем ты? — Лёна нахмурилась, пытаясь понять смысл сказанного. — В смысле, взгляды?
— Где бы они не сидели и за что бы не привлекались, у всех взгляд темный. С темной на глубине глаз. Сломался ты или не сломался — неважно. Ты смотришь ему в глаза, а видишь решетки. Что у дедка, которого посадили на два года за то, что он спер давно ненужную гусеницу трактора, чтобы сделать ровную дорожку в доме, что у убийцы, убившего тринадцать человек и изрезавшего насмерть десятилетнего ребенка, — Женя рассказывал спокойно, без эмоций, но от такого тона Алену еще больше пробирала дрожь.
— А чем отличается взгляд настоящего морального урода от посаженного по ошибке человека?
— А ничем, — как-то весело усмехнулся Женя. — С виду у обоих темный. Просто у нормального человека, если так можно сказать, под темной тенью вина и отвращение к себе, а у ублюдка — ярость и жажда снова убивать. Иногда даже насмешка. У кого как, — друг подал плечами и залпом допил оставшееся вино. — Но у всех есть налет, по которому знающий человек всегда может определить, сидел ли его знакомый в тюрьме или нет. Клетка, неважно какая и неважно на сколько, все равно остается клеткой. И врезается в память.
— Я не понимаю, — все равно продолжала упорствовать Лёна. — Ты хочешь сказать, что один преступник не отличается от другого? Что их всех ломает после тюрьмы? И даже тех, кто проводит только несколько лет? Прости, Жень, — Лёне было на самом деле стыдно, что до нее не дошло то, что ей пытался объяснить друг, для которого, очевидно, это было важно. — Я, правда, стараюсь понять все, что ты сказал. Но я не могу себе представить. Тень клетки…Я не знаю, Жень, но…
— Лён, — Женя протянул руку через весь стол и дотронулся до ее ладошки и слегка сжал, заставляя обратить на него внимание, — все нормально. Я бы больше расстроился, если бы ты поняла, что именно я хочу тебе объяснить. И я буду рад, если ты с этим ни разу в жизни не столкнешься. Все нормально.
Тогда они замяли разговор, И Алена почти не вспоминала о том рассказе Женьки. Незачем было. Времени думать у нее почти не было — работа, учеба, снова работа. Ее это не касалось, и хотя девушка сочувствовала другу из-за того, что он все это видел, полностью Лёна и представить не могла, о чем он ей рассказал.
А вот сейчас, глядя на осунувшегося, немного усталого и с темневшим от щетины подбородком Игоря, до нее дошло, что Женя ей объяснял. Игорь не так чтобы долго был в тюрьме, да и не тюрьма была это. И он не сломался, но…в глазах виднелось что-то темное. То, о чем вряд ли Игорь ей когда-нибудь расскажет. В конце концов, даже самые сильные из зверей бояться клетки. А люди тоже звери.
— Лён, да ты понимаешь, что процесс может затянуться? — Игорь начал терять терпение. Хмурился, пытаясь убедить девушку послушать его и поехать в гостиницу, чтобы отлежаться и придти в себя. — Сколько ты тут сидишь уже? — без перехода напряженно поинтересовался мужчина.
— С утра, — она потерла слезившиеся глаза. — Пока меня допросили, потом этих, — Лёна пренебрежительно махнула в сторону двух парней, настороженно наблюдающих за происходящим вокруг. Очевидно, они уже были не рады, что влезли во все это дерьмо. — Потом Вика. Показания Вики были самыми тяжелыми. Она давно это придумала?
Игорь с ненавистью посмотрел в сторону своей жены, которая с довольным и умиротворенным выражения лица слушала, что говорит ей на ухо Виктор, и краем глаза наблюдала за разговором судьи и Женьки.
— Ты все слышала, да? — от мужчины просто физически исходили волны ярости, которые почувствовала даже Вика, которая разом напряглась и даже съежилась, но к ним так и не повернулась.
— Да, слышала. Все, — уточнила Лёна, которой тоже было немного боязно сейчас соваться к Игорю, который выглядел так, что одно резкое движения и произойдет взрыв. Сквозь светло-голубую тонкую рубашку просвечивались напряженные мускулы. Игра ли это воспаленного сознания, но Лёне казалось, что Игорь даже больше стал и массивнее. — Я прошу тебя, не волнуйся. Самое страшное позади. Я все слышала, и мне все равно, что…
— Зато мне не все равно, — яростно замотал головой Игорь. — Лён, Вика давно прогнила. Насквозь. И вся эта хрень, — он хрустнул кулаками. — Все то, что она напридумывала, еще хуже, чем она сам. Ты не должна была вообще это слышать, мараться в этом дерьме. Я бы сам разобрался и приехал бы назад.
— Я вижу, как ты сам разобрался, — на последних словах Лёна закашлялась, но оттолкнула от себя Игоря, который хотел помочь. Ну, попыталась оттолкнуть, потому что их силы и так не равны, а тут еще болезнь. — Так разобрался, что за решетку попал. Хватит, Игорь. Я не хрустальная. И не драгоценная. Я выросла и могу, — Алена протянула горячую руку и коснулась его щеки, заставляя взглянуть себе в глаза, — пойми, могу выдержать многое. Я уже не маленькая беззащитная девочка, которая боялась всего на свете. За все эти годы я столкнулась с чем-то более опасным, чем озлобленная, недовольная всем и всеми мать, которая спит и видит, как бы придушила меня в младенчестве.
— Поэтому я и не хочу, чтобы ты здесь была, — глухо произнес Игорь, накрывая ее ладонь своей, пока на них не обращали внимания. Но тут же убрал их руки вниз, когда Женя начал приближаться. — Ален, езжай в гостиницу. А я, как освобожусь, сразу приеду.
Алена попыталась непочтительно фыркнуть.
— Вот еще. Я не просто так сижу весь день, чтобы пропустить самое интересное. Я хочу взглянуть ей в глаза, когда все выплывет наружу, — когда Игорь удивленно приподнял бровь, Лёна беззаботно пожала плечами. — Я долго общалась с Наташей, поэтому иногда начинаю думать, как она. Игорь, пойми, она протащила меня через ад. И тебя, и нас, и, — голос девушки дрогнул, — протаскивает туда Костю. Я не уйду.
Она пыталась объяснить ему все, что чувствовала, зная, что Игорь ощущает тоже самое. Просто не может принять того, что и Лёна чувствует также. Да, эгоистично, да, отвратительно, но ей хотелось видеть лицо женщины, которая ее родила, в тот момент, когда всплывет вся ее грязная ложь. И уехать так далеко, как только возможно.
— Так, давайте начинать, — к ним подошел Женя и ободряюще хлопнул Игоря по плечу. — Сейчас быстренько постараемся и все, домой, — Женя перевел на нее заботливый взгляд. — Ты как, Лён, продержишься?
— Лён? — ревниво поинтересовался Игорь, мигом нахмурившись. — Вы что, знакомы?
Женя моргнул, но от Лёны отодвинулся. Мало ли что.
— Игорь, это мой друг, — попыталась объяснить Лёна. — Я ему еще по поводу Сафронова звонила. Помнишь?
— Кхм…Игорь, я правда только друг, — Женя попытался прояснить ситуация, проклиная свой болтливый язык, потому что помнил, что наплел тогда по телефону. — Я с ней даже не спал.
Лёна смущенно зарделась и отодвинусь от мужчин подальше.
— Нашли время, блин, — пробурчала она и скрестила руки на груди. — Потом не можете, нет? Мне плохо, между прочим.
Оба после ее слов стушевались и бросили кидать друг в друга подозрительные взгляды.
— Я попробую закончить побыстрее, чтобы ты смогла поехать домой и отоспаться, — Женя смущенно кашлянул. — Извини, я…В общем, сейчас все решим.
Судья сделала знак Игорю подойти ближе. Игорь обернулся на секунду, чтобы посмотреть на нее, и
