свободного времени на беспочвенные фантазии. Разумеется, нам с доктором Хьюсоном приходится работать плечо к плечу. Я высоко ценю его доброту и компетенцию, однако между нами никогда не происходило ничего предосудительного. Доктор Хьюсон был глубоко предан жене». Ничего предосудительного! Вот уж не верил, что в реальной жизни хоть кто-нибудь так говорит.
— На дознаниях еще как говорят, — заметил Дэлглиш. — И как вы думаете, суд ей поверит?
— О да. А вы как считаете? Трудно представить, чтобы наша дамочка, одетая в серое сукно — или это габардин? — столь таинственная и прекрасная, вдруг затеяла постельную возню. По-моему, с ее стороны было весьма мудро признать, что они с Хьюсоном провели отведенное на медитацию время вместе у нее в комнате. Хотя, как она объяснила, лишь оттого, что оба уже приняли решение и не могли потратить целых шестьдесят минут даром, когда им требовалось обсудить столько профессиональных вопросов.
— Пришлось выбирать между алиби, чего бы оно ни стоило, и риском для репутации. В общем и целом они выбрали мудро.
От избытка воинственности Генри крутанул кресло на месте.
— Впрочем, честных дорсетских присяжных все это изрядно сбило с толку. Так и видно было, какие у них мысли в голове крутятся. Если эти двое не любовники, к чему уединяться? А если они были вместе, значит, Хьюсон не мог убить свою жену. Но если они не любовники, то у него не было мотива убивать жену. Если же у него был мотив, зачем признаваться, что они были вместе? Очевидно, чтобы обеспечить ему алиби. Но если у него не было обычного мотива, то и алиби ему ни к чему. А если мотив был, значит, они с девушкой были вместе. Прямо голова кругом.
Позабавленный Дэлглиш спросил:
— А какого вы мнения о выступлении Хьюсона?
— Он тоже неплохо справился. Не совсем такая профессиональная выдержка и самоотстраненность, как у вас, коммандер, зато присутствует тихая, искренняя, тщательно сдерживаемая скорбь. Разумно с его стороны признать, что Мэгги отчаянно хотела, чтобы он уехал из Тойнтон-Грэйнж, а вот сам он чувствовал себя в долгу перед Уилфредом, «который взял меня, когда найти работу было не так-то легко». Разумеется, никаких упоминаний о том, что он был вычеркнут из медицинского реестра, и никому не хватило бестактности поднимать этот вопрос.
— Равно как и предположить, что они с Хелен солгали о своих отношениях, — вставил Дэлглиш.
— А чего вы ждали? То, что люди знают, и то, что они могут законно доказать или хотя бы осмелиться заявить в суде, две совсем разные вещи. Кроме того, мы должны любой ценой уберечь нашего дорогого Уилфреда от заразы истины. Нет, на мой взгляд, все прошло просто замечательно. Суицид в минуту душевного смятения и так далее и так далее. Бедняжка Мэгги! Обличена как эгоистическая потаскушка, думающая лишь о развлечениях, прикладывающаяся к бутылочке, не понимающая благородного мужа, искренне преданного своей благородной профессии, не сумевшая даже создать для него уютный дом. А вот предположение Корта, будто это мог быть несчастный случай, вышедшая из-под контроля инсценировка, доверия у присяжных не вызвало, правда? Они сочли, что женщина, которая выхлестала почти целую бутылку виски, стащила веревку и написала предсмертную записку, пожалуй, заходит в инсценировке слишком далеко. Поэтому присяжные решили, что Мэгги сделала именно то, что намеревалась сделать. Мне показалось еще, что судебный эксперт выразился чрезвычайно четко, учитывая крайне субъективную.природу подобных исследований. Похоже, не остается никаких сомнений, что Мэгги написала именно предсмертную записку.
— Первые четыре строчки, которые только он и решился процитировать. А каков должен быть вердикт, по-вашему?
— О, я согласен с Джулиусом. Она планировала, что се успеют вовремя спасти, причем с большим шумом. Но, залив в себя столько виски, не смогла толком рассчитать свое воскрешение. Кстати, Джулиус красочно описал мне драматические события в коттедже «Любовь», включая и впечатляющий дебют Хелен в роли леди Макбет:
И взгляд Дэлглиша, и голос оставались бесстрастными.
— Вы с ним развлекаетесь на славу. Жаль только, тогда Корт не проявил такого самообладания. Глядишь, и сделал бы что-нибудь полезное, вместо того чтобы биться в истерике, как слезливый педик.
Генри улыбнулся, словно радуясь, что добился именно той реакции, какой и хотел.
— Так вам он не нравится? Сдается мне, ваш друг-священник его тоже недолюбливал.
Дэлглиш во внезапном порыве проговорил:
— Понимаю, что это совершенно не мое дело, но не пора ли вам уехать из Тойнтон-Грэйнж?
— Уехать? И куда же вы предлагаете?
— Наверняка есть всякие другие места.
— Мир состоит из всяких других мест. Только чем я, по-вашему, мог бы там заниматься, кем стать, на что надеяться? Собственно говоря, как-то я уже собирался уехать. Это оказались пустые и глупые фантазии. Нет, я останусь в Тойнтон-Грэйнж. «Риджуэл траст» обладает профессионализмом и опытом, которых так недостает Энсти. Я мог бы найти варианты и хуже. Кроме того, сам Уилфред тоже остается — а я все еще перед ним в долгу и не уплатил этот долг. А тем временем, поскольку с этой формальностью покончено, мы можем расслабиться и преспокойно отправиться завтра в Лурд. Право, Дэлглиш, вы должны ехать с нами. Вы ошибаетесь здесь уже так долго, что, подозреваю, прямо наслаждаетесь нашим обществом. Кроме того, не думаю, чтобы вы совсем поправились за это время. Почему бы не съездить в Лурд и не проверить, не помогут ли вам ароматы благовоний и смена обстановки?
Тем временем рядом с ними остановился автобус Тойнтон— Грэйнж. За рулем сидел Филби. От задней двери спустился трап. Дэлглиш молча наблюдал, как Эрик с Хелен отодвинулись от Уилфреда, одновременно взялись за ручки кресла и ловко закатили Генри в автобус. Трап поднялся, Уилфред занял обычное место рядом с Филби, и автобус уехал прочь.
Полковник Риджуэл и попечители появились вскоре после ленча. Дэлглиш видел, как подъехал автомобиль и группка мужчин в унылых костюмах скрылась в доме. Некоторое время спустя они показались снова и вместе с Энсти направились в сторону моря. Дэлглиш слегка удивился, увидев с ними Эрика и Хелен, а не Дороти Моксон. Седые волосы полковника развевались на ветру, когда он приостанавливался, чтобы широким жестом трости обвести окрестности, или вдруг замирал, о чем-то совещаясь со своими спутниками, мгновенно обступавшими его со всех сторон. Можно не сомневаться, подумал Дэлглиш, коттеджи они тоже захотят проинспектировать. Что ж, коттедж «Надежда» готов к осмотру. Книжные полки пусты и протерты от пыли, упаковочные ящики перевязаны и подписаны, вещи самого Дэлглиша сложены — кроме нескольких мелочей, необходимых для последней ночевки. Однако у него не было ни малейшего желания с кем-либо знакомиться или вести бессодержательные светские разговоры.
Когда маленькая компания повернула обратно и двинулась к коттеджу «Любовь», Дэлглиш сел в машину и покатил прочь — без каких-либо конкретных целей и планов, стремясь лишь наездиться до глубокого вечера.
II
Следующее утро выдалось душным и жарким, небо нависало пятнистым коленкоровым тентом, набухшим от непролитого дождя. Голова тупо болела. Отъезд паломников был назначен на девять часов, а в половине девятого Миллисента Хэммит, даже не постучавшись, вломилась прощаться. Сегодня она надела сшитый не по фигуре голубовато-серый твидовый костюм с двубортным пиджаком, синюю же, но другого, совершенно не сочетающегося с первым оттенка, блузку с безвкусной брошкой на груди, спортивные башмаки и серую фетровую шляпу, натянутую на уши. Тяжело шмякнув на пол раздутый саквояж и наплечную сумочку, Миллисента стянула коричневые хлопковые перчатки и протянула руку. Дэлглиш опустил чашку с кофе. Его правую ладонь стиснули в энергичном и сокрушительном пожатии.
