— Ну, до свидания, коммандер. Странно, но я так и не привыкла называть вас по имени. Насколько понимаю, к нашему возвращению вас уже здесь не будет?
— Да, я уезжаю сегодня же утром, чуть позже.
— Надеюсь, вам тут понравилось. По крайней мере событий хватало. Одно самоубийство, одна естественная смерть плюс конец Тойнтон-Грэйнж в качестве самостоятельного заведения. Думаю, вы не скучали.
— И одно покушение на убийство.
— Уилфред в горящей башне? Звучит как название авангардной пьесы. Вот насчет этого волнующего момента я с самого начала сомневалась. Если хотите знать мое мнение, так Уилфред сам все поджег, чтобы оправдать отказ от ответственности. Наверняка это объяснение уже приходило вам в голову.
— Мне приходили в голову разные объяснения, и все они были равно бессмысленные.
— В Тойнтон-Грэйнж вообще бессмыслицы всегда хватало. Что ж, старый порядок уступает место новому, а пути Господни неисповедимы. Надо надеяться, Он желал именно этого.
Дэлглиш спросил, какие планы у самой Миллисенты.
— Останусь здесь. По договору Уилфреда с «Траст» и буду пожизненно владеть коттеджем, и, уверяю вас, умирать соберусь еще не скоро. Конечно, теперь, когда поместье принадлежит чужим людям, здесь будет не так, как прежде…
— А что ваш брат испытывает по поводу передачи приюта? — поинтересовался Дэлглиш.
— Облегчение. Он ведь именно это и планировал, правда? Конечно, Уилфред сам не знает, на что себя обрек. Кстати, этот вот коттедж он «Траст» не отдал. Оставил себе и собирается переехать сюда, предварительно обустроившись поудобней и поцивилизованней. Еще предложил помогать Тойнтон-Грэйнж в любом качестве, какое «Траст» сочтет нужным. Что ж, если он воображает, будто они позволят ему остаться смотрителем, его ждет немалый шок. У них на Грэйнж свои планы, и я весьма сомневаюсь, что эти планы включают Уилфреда, пусть попечители и согласились польстить его тщеславию, назвав приют в его честь. Сдается мне, Уилфред воображает, что все будут его почитать как первейшего благодетеля и бывшего владельца поместья. Уверяю — и не подумают. Теперь, когда дар — или как там это называется — утвержден и подписан, а «Траст» сделался законным владельцем, с Уилфредом будут считаться не больше, чем с Филби. А может, и того меньше. Он сам во всем виноват. Надо было продавать.
— Разве это не означало бы нарушить клятву?
— Суеверная чушь! Если Уилфред хотел наряжаться в монашеское одеяние и изображать из себя средневекового аббата, лучше бы попросился в монастырь. Англиканские монастыри весьма респектабельны. Паломничества два раза в год будут, само собой, продолжаться. Это одно из непременных условий Уилфреда. Жалко, что вы, коммандер, с нами не едете. Мы останавливаемся в премилом маленьком пансиончике, совсем недорогом, а кормят там превосходно. Да и сам Лурд — очаровательное местечко. С собственной атмосферой. Не скажу, что не предпочла бы, чтобы Уилфредово чудо случилось где-нибудь в Каннах, однако могло быть и хуже. Что, если бы он исцелился в Блэкпуле?
У двери она остановилась и повернулась к Дэлглишу:
— Думаю, по дороге автобус остановится здесь, чтобы остальные тоже могли с вами попрощаться.
В ее устах подобное предположение прозвучало словно обещание высокой чести. Дэлглиш поспешил заявить, что лучше сам пойдет с ней и попрощается со всеми в Тойнтон-Грэйнж. На одной из полок он обнаружил книгу Генри Каруардина и хотел бы вернуть ее. Кроме того, надо же отнести назад белье, да и на кухне осталось несколько невскрытых консервных банок — наверное, в приюте они еще пригодятся.
— Да бросьте, я сама потом заберу консервы. Просто оставьте их здесь. А белье можете вернуть когда угодно. Грэйнж никогда не запирается. И Филби все равно скоро вернется. Он отвозит нас только до порта, помогает сесть на корабль, а потом возвращается, чтобы приглядывать за Джеффри, ну и, конечно, за курами. Теперь там сильно недостает помощи Грейс, хотя, пока она была жива, никто не думал, что от нее есть хоть какая-то польза. И не только с курами. Они никак не найдут ее «список друзей». Собственно говоря, Уилфред хотел, чтобы на этот раз Деннис остался дома. У него очередная мигрень, видок — краше в гроб кладут. Но Денниса никакими силами не заставишь пропустить паломничество.
Дэлглиш вместе с ней отправился в Грэйнж. У парадной двери стоял автобус, и пациенты уже загрузились. Вся компания выглядела разнородно, если не сказать пестро, но производила унылое впечатление напускной, натужной веселостью.
Одеты все были настолько по-разному, точно собирались на совершенно различные, не связанные меж собой мероприятия. Генри Каруардин в приталенном твидовом пальто и войлочной шляпе напоминал эдвардианского джентльмена по пути на тетеревиную охоту. Филби, несуразно-официальный в темном костюме с высоким воротничком и черном галстуке, казался подручным владельца похоронного бюро, собирающимся погрузить труп на дроги. Урсула Холлис вырядилась, точно пакистанская иммигрантка при полном параде — единственной ее уступкой английскому климату был плохо скроенный жакетик с отделкой из искусственного меха. Дженни Пеграм, повязавшая голову широким синим платком, судя по всему, пыталась изобразить святую Бернадетту. Хелен Рейнер, одетая как на вчерашнем дознании, походила на тюремную докторицу, приглядывающую за группой непредсказуемых уголовников. Она уже заняла место у носилок Джорджи Аллана. Глаза юноши лихорадочно блестели, он непрестанно что-то говорил тонким, пронзительным голосом. Горло у него было обмотано полосатым сине-белым шарфом, а сам он крепко прижимал к себе огромного игрушечного медвежонка, на шее у которого на голубой ленточке висело нечто, что изумленному Дэлглишу показалось памятной медалькой за паломничество. Вся вместе эта компания слегка напоминала странновато подобранную команду болельщиков по дороге на футбольный матч — но на такой матч, как подумал коммандер, где их команда едва ли выиграет.
Уилфред суетливо хлопотал над остатками багажа. Он, Эрик Хьюсон и Деннис Лернер были одеты в сутаны. Деннис выглядел ужасно плохо: лицо напряжено от боли, глаза полуприкрыты, будто не могут вынести даже тусклого утреннего света. Дэлглиш услышал, как Эрик шепнул ему:
— Ради Бога, Деннис, бросьте, останьтесь дома! Мы прекрасно справимся — ведь теперь инвалидных кресел на два меньше.
В резком голосе Денниса звучали истерические нотки.
— Со мной все будет в порядке. Вы же знаете, приступы никогда не длятся дольше двадцати четырех часов. Ради Бога, оставьте меня в покое!
Наконец благопристойно упакованные медицинские принадлежности были погружены в автобус, трап поднят, задняя дверца захлопнута — и паломники тронулись в путь. Дэлглиш помахал в ответ на лихорадочно вскинутые руки и некоторое время еще следил взглядом за удаляющимся ярко раскрашенным автобусом — на расстоянии он казался хрупким и ненастоящим, как детская игрушка. Дэлглиш удивился и даже огорчился тому, что испытывает такую жалость и сочувствие по отношению к людям, которых столь тщательно пытался не пускать в сердце. Он так и стоял, глядя им вслед, пока автобус не начал медленный спуск в долину и не исчез с глаз.
Мыс остался пуст и безлюден. Тойнтон-Грэйнж и коттеджи стояли под тяжелыми небесами неосвещенные, брошенные. За последние полчаса заметно потемнело. Еще до полудня следовало ждать ливня. Голова у Дэлглиша гудела от предчувствия грозы. Мыс лежал в мрачном выжидательном спокойствии поля, уже выбранного для битвы. Издали доносился рокот моря — скорее даже не шум, а вибрация в загустевшем воздухе, точно далекий и угрожающий отзвук оружейных залпов.
Томясь смутным беспокойством и каким-то извращенным нежеланием уезжать теперь, когда он наконец получил свободу, Дэлглиш прогулялся до ворот, чтобы забрать газету и письма, если окажутся. Автобус, судя по всему, останавливался здесь за почтой для Тойнтон-Грэйнж, так что в ящике не оказалось ничего, кроме дневного выпуска «Таймс», какого-то официального с виду коричневого конверта для Джулиуса Корта и простенького белого — адресованного отцу Бэддли.
Сунув газету под мышку, Дэлглиш вскрыл плотный конверт побрел обратно, читая на ходу. Письмо было написано твердым и четким мужским почерком, напечатанный адрес принадлежал одному из приходов в центральных графствах. Автор выражал сожаление, что не ответил на послание отца Бэддли раньше — но его пришлось пересылать ему в Италию, где он замещал уехавшего на лето священника. Уже в конце, после обычных расспросов, методичного перечисления семейных и приходских дел, отрывочных и более чем предсказуемых комментариев по поводу различных злободневных вопросов, шел ответ на загадку отца
