знаю уж, куда там надеялся попасть Бэддли, испуская, как говорится, последний верноподданный вздох, но он явно не видел там ничего такого, чего стоило бы бояться. Совсем как я. Я не хуже его знаю, что меня ждет после смерти. Аннигиляция. А какой смысл бояться забвения? Я не такой дурак. И как только перестаешь бояться смерти — совсем перестаешь, — сразу и остальные страхи кажутся такими незначительными. Ничто уже тебя не волнует. Необходимо одно — всегда иметь под рукой средство умереть. Тогда ты неуязвим. Вынужден извиниться за то, что в моем случае это будет револьвер. Понимаю, что выгляжу смешно и мелодраматично. Однако не могу представить, как убиваю себя иным способом. Утопиться? Этот напор душащей воды… Яд? Того и гляди какой-нибудь идиот вмешается и вытянет меня обратно. Кроме того, я боюсь сумеречной страны между жизнью и смертью. Нож? Слишком грязно, да и ненадежно. Здесь три пули, Дэлглиш. Одна для вас и две, если понадобится, для меня.
— Ну, раз торгуешь смертью, как вы, наверняка становишься с ней на короткой ноге.
— Все, кто принимает сильные наркотики, на самом деле хотят умереть. Вы знаете это не хуже меня. И они не могут сделать это с меньшим неудобством и с большей выгодой для всех остальных. Да к тому же получают удовольствие — по крайней мере вначале.
— А Лернер? Полагаю, именно вы платите по счетам дому для престарелых, где живет его мать. Что вам каких-то двести фунтов в месяц? Вы получили его задешево. И все-таки он наверняка знает, что привозил.
— Привезет, через три дня. И продолжит привозить. Я сказал ему, что это гашиш, совершенно безвредный наркотик, Из числа тех, которые наше не в меру щепетильное правительство объявило вне закона, но к которым мои лондонские друзья питают большое пристрастие и за которые готовы хорошо платить. Он предпочитает мне верить. Знает правду, но не признается в ней даже самому себе. Это вполне понятно и разумно — необходимый самообман. Вот так мы и зарабатываем себе на жизнь. Вы вот, к примеру, наверняка знаете, что ваша работа — грязное занятие: одни мерзавцы ловят других, и что вы зря тратите на нее свои таланты. Но, признав сей факт, вы бы нанесли ущерб собственному душевному спокойствию. Так что если вы и уволитесь, то причиной назовете что-нибудь совсем другое. А вы, часом, не увольняетесь? Почему-то у меня сложилось такое впечатление.
— Что выдает определенную проницательность. Я об этом подумывал. Но не сейчас.
Решение остаться на работе, появившееся неведомо откуда и неведомо когда, показалось Дэлглишу столь же иррациональным, как и прежнее решение уволиться. Оно не было знаком победы. Скорее даже — поражения. Впрочем, если он останется в живых, хватит времени проанализировать странности этого душевного конфликта. Подобно отцу Бэддли, человек живет и умирает как должно. Дэлглиш услышал насмешливый голос Джулиуса:
— Какая жалость. И поскольку, судя по всему, это ваше последнее дело, почему бы не рассказать, как вы меня вычислили.
— А у меня есть время? Не слишком-то улыбается провести последние пять минут, признаваясь в профессиональной некомпетентности и перечисляя свои промахи. Мне это никакой радости не доставит. Кроме того, не понимаю, с какой стати удовлетворять ваше любопытство.
— В общем-то, конечно, ни с какой. Но это скорее в ваших интересах, чем в моих. Разве вам не полагается тянуть время? Кроме того, если рассказ окажется достаточно занимательным, вдруг я расслаблюсь и предоставлю вам возможность прыгнуть, или швырнуть в меня стулом, или что вас там учат делать в подобных ситуациях. Или кто-нибудь войдет, или вдруг даже я передумаю.
— А вы передумаете?
— Нет.
— Тогда лучше вы удовлетворите мое любопытство. Про Грейс Уиллисон я, кажется, догадываюсь. Вы убили ее точно так же, как отца Бэддли, — сразу после того, как решили, что я слишком много подозреваю. Потому что она могла напечатать по памяти «список друзей», список, включавший ваших поставщиков. А вот Мэгги Хьюсон — ей-то почему пришлось умереть?
— Она слишком много знала. Разве вы не догадались? Я вас переоценил. Она знала, что чудо Уилфреда — ошибка. Я отвез Хьюсонов и Виктора в Лондон на консультацию в больнице. Эрик с Мэгги отправились в архив, где хранятся медицинские карты, чтобы взглянуть на историю болезни Уилфреда. Полагаю, им хотелось удовлетворить естественное профессиональное любопытство, раз уж они туда заехали. А там они вдруг обнаружили, что у него вовсе не было множественного рассеянного склероза — последние анализы показали, что допущена ошибка в диагнозе. Все, что стряслось с Уилфредом, объяснялось лишь истерическим параличом. Но я, должно быть, шокирую вас, дорогой мой коммандер. Вы ведь сторонник научного прогресса, верно? Вам трудно принять, что медицинские технологии могут ошибаться.
— Нет. Я вполне верю в возможность ошибок в диагнозе.
— А вот Уилфред, судя по всему, не разделял вашего здорового скептицизма. Он так и не удосужился вернуться в больницу для очередной проверки, а оттуда ему тоже никто не написал, что, мол, ошибочка вышла. Да и с чего им было писать? Хьюсоны, конечно, просто не могли держать такое потрясающее открытие при себе. Сначала рассказали мне, а потом Мэгги разболтала еще и Холройду. Он, наверное, еще на обратной дороге догадался — что-то произошло. Я пытался подкупить ее виски, чтобы она помалкивала. И Мэгги искренне верила, что я пекусь о дорогом Уилфреде. Это действовало, пока Уилфред не отстранил ее от возможности принимать решение по поводу будущего приюта. Она пришла в ярость. Сказала, что заявится туда в конце медитации и открыто объявит правду. Я не мог пойти на такой риск — вдруг из-за этого сорвалась бы передача приюта «Риджуэл траст». Тойнтон-Грэйнж и паломничеству ничто не должно было угрожать.
Ей не слишком хотелось присутствовать при скандале, который непременно там после этого разыграется, так что она с радостью ухватилась за мое предложение: высказав все, сразу же улизнуть со мной в город. Я еще посоветовал ей оставить намеренно многозначительную записку, которую можно было бы понять, как предсмертную. А потом она бы вернулась в Тойнтон-Грэйнж, когда бы сама захотела — и если бы захотела, — чтобы посмотреть, как Эрик отреагировал на перспективу вдовства. Самый что ни на есть театральный поступок — как раз в духе нашей милой Мэгги. Избавиться от неприятной ситуации, доставить Эрику с Уилфредом максимум хлопот и неприятностей, да еще провести выходные у меня в Лондоне с перспективой развлечься на славу, когда — и если — она решит вернуться. Мэгги даже вызвалась сама стащить веревку. Мы сидели здесь и пили, пока она не набралась настолько, чтобы уже не подозревать меня, но еще быть в состоянии написать записку. Последние корявые строчки, упоминание о черной башне, разумеется, добавил я сам.
— Вот почему она приняла ванну и нарядилась.
— Разумеется. Расфуфырилась, чтобы с максимальным эффектом провести свой выход в Тойнтон- Грэйнж, а кроме того, льщу себя мыслью, чтобы произвести впечатление на меня. Я прямо-таки поразился оттого, что, оказывается, заслуживаю чистого белья и крашеных ногтей на ногах. Не знаю уж, какие, по ее мнению, у меня были планы на эти совместные выходные. Милая Мэгги всегда была не в ладу с действительностью. Противозачаточное в сумке свидетельствовало скорее об оптимизме, чем о предосторожности. И у нее, видно, существовали собственные идеи на будущее. Бедная девочка просто мечтала покинуть Тойнтон-Грэйнж. Уверяю вас, она умерла счастливой.
— А перед уходом вы подали сигнал светом.
— Ну, мне же требовался какой-то предлог, чтобы потом зайти и обнаружить тело. Так что вполне благоразумно было добавить правдоподобия. Кто-нибудь в Грэйнж вполне мог случайно бросить взгляд в окно и потом подтвердить мой рассказ. Только не думал, что это окажетесь вы. Признаться, мне стало не по себе, когда я застал там вас за вашим бойскаутским занятием. А вы еще со столь примечательным упорством никак не оставляли тело в покое.
«Наверное, — подумал Дэлглиш, — тебе так же стало не по себе и когда ты нашел Уилфреда чуть не задохнувшимся насмерть». И тогда, и после смерти Мэгги Джулиус испытывал совершенно неподдельный ужас. Дэлглиш спросил:
— А Холройда столкнули с обрыва по той же причине — чтобы помешать ему говорить?
Джулиус расхохотался.
— Сейчас я вас насмешу. Восхитительная ирония. Я даже не знал, что Мэгги проболталась Холройду, пока прямо не обвинил ее в этом после его смерти. И Деннис Лернер ничего.не знал. Холройд принялся,
