больше одной-двух секунд, затем все свое внимание обратил на ящик с обувью. Не потребовалось и минуты, чтобы, покопавшись в сундуке, убедиться, что кроссовок в нем нет, но он тем не менее принялся за методические поиски под наблюдением Рикардса и миссис Деннисон. Каждую пару — почти все они были связаны шнурками — он извлекал из сундука и опускал рядом на пол, пока сундук не опустел, а затем, столь же методично, вернул обувь на место. Рикардс достал из портфеля правую кроссовку и подал миссис Деннисон.
— Кроссовки, которые мы ищем, такие же, как эта. Не припомните ли вы, может быть, в ящике с обувью была такая пара «бамблов»? И если да — кто их принес?
Она сразу же ответила:
— Я не знала, что они называются «бамблы», но я помню, что в сундуке была пара, похожая на эту кроссовку. Мистер Майлз Лессингэм с атомной электростанции их принес. Его просили распорядиться одеждой молодого человека, который покончил с собой на Ларксокенской АЭС. Два костюма, которые висят вон там, тоже принадлежали Тоби Гледхиллу.
— Когда мистер Лессингэм принес эти кроссовки, миссис Деннисон?
— Точно я не могу припомнить. Мне думается, ближе к вечеру примерно через неделю или чуть позже после смерти мистера Гледхилла. Где-то в конце прошлого месяца. Но вам лучше у него спросить, главный инспектор. Он может вспомнить более точно.
— А он принес их к парадному?
— Да, конечно. Он сказал, что не останется к чаю, но поговорил немного с миссис Копли в гостиной. Потом он принес чемодан с вещами сюда, и мы вместе его распаковали. Я положила кроссовки в полиэтиленовый пакет.
— И когда вы видели их в последний раз?
— Как же я могу помнить это, главный инспектор? Я не очень часто захожу сюда, лишь время от времени, когда нужно оценить что-нибудь из одежды. А когда захожу, вовсе не обязательно заглядываю в обувной ящик.
— Даже чтобы посмотреть, что еще принесли?
— Ну время от времени я так и делаю, но я не провожу для этого сколько-нибудь регулярных проверок.
— Но эти кроссовки — весьма заметный вид обуви.
— Это очевидно. И если бы я в последнее время перебирала обувь в сундуке, я бы их обязательно увидела или заметила бы, что они исчезли. Но я этого не делала. Боюсь, я никак не смогу сказать, когда именно их забрали.
— Многие ли знают о принятой в этом доме системе?
— Практически все, кто живет на мысу. И персонал Ларксокенской АЭС — они регулярно приносят вещи для распродажи. Они обычно заезжают на машинах по дороге домой; иногда они, как мистер Лессингэм, звонят у парадной двери. Случается, что я забираю у них пакеты прямо на крыльце и отношу сюда, а иногда они просто предупреждают, что оставят их у черного хода. Мы ведь на самом деле не проводим распродажу прямо здесь. Она проводится в здании деревенского совета в Лидсетте в октябре. Но этот дом — удобное для жителей мыса и сотрудников станции место сбора вещей. А потом мистер Спаркс или мистер Джаго из «Нашего героя» приезжают на крытом грузовичке и забирают все за день-два до распродажи.
— Но я вижу, вы сами оцениваете некоторые вещи?
— Далеко не все, главный инспектор. Просто дело в том, что иногда мы знаем, кому могли бы подойти некоторые вещи и кто мог бы их купить еще до распродажи.
Это признание, казалось, вызвало у миссис Деннисон замешательство. Рикардс тут же подумал, может, сами Копли время от времени тоже покупают. Он все знал про эти распродажи. Его мать помогала организовывать ежегодную распродажу в местной церкви. Помогавшие всегда надеялись выбрать для себя самое лучшее — в этом и заключался для них самый смак. А почему бы и нет? Он спросил:
— Вы хотите сказать, что любой из живущих на мысу, кому понадобится одежда для его детей, например, знает, что может купить их прямо здесь?
Миссис Деннисон покраснела. Он ясно видел, что намек и, вероятнее всего, выбор местоимения ее смутили.
— Жители Лидсетта, — ответила она, — обычно ждут главной распродажи. Да и вряд ли стоило бы им тратить время на то, чтобы ехать сюда из деревни, поглядеть, что мы получаем. Но иногда я продаю вещи жителям мыса. В конце концов, ведь эта распродажа организуется в пользу церкви. Почему же нельзя продать какую-то вещь, не дожидаясь, пока ее отвезут далеко, если кому-то из здешних жителей она оказалась необходимой? Естественно, они платят должную цену.
— И кому же время от времени оказываются необходимыми какие-то вещи?
— Мистер Блэйни несколько раз покупал здесь одежду для детей. Один из твидовых пиджаков мистера Гледхилла подошел мистеру Копли, так что миссис Копли за него заплатила. И Нийл Паско заезжал недели две назад посмотреть, не окажется ли у нас что-нибудь подходящее для Тимми.
— А это когда было? — спросил Олифант. — До или после того, как мистер Лессингэм принес кроссовки?
— Не могу припомнить, сержант. Спросите лучше у него. Никто из нас не заглядывал в сундук с обувью. Мистер Паско интересовался теплыми джемперами для Тимми. Заплатил за два. На полке в кухне стоит жестяная коробка с деньгами.
— Так что те, кто приходит, не просто берут вещи и оставляют деньги?
— Нет-нет, главный инспектор. Это никому и в голову не пришло бы.
— А как насчет поясов? Вы могли бы сказать, если бы какие-нибудь из поясов или подтяжек пропали?
Она ответила с неожиданным раздражением:
— Как я могла бы судить об этом? Посмотрите сами: в этой неразберихе голову можно сломать — подтяжки, пояса, старые сумки, шарфы, кашне. Как я могу судить, что из всего этого пропало и когда?
— Вас удивило бы, если бы мы сообщили вам, что у нас имеется свидетель, который видел кроссовки в ящике в пятницу утром? — спросил Олифант.
Самый простой и безобидный вопрос Олифант умел задать таким тоном, что тот звучал как обвинение. Но грубость, едва ли не оскорбительность тона, всегда была тщательно рассчитанной, и Рикардс очень редко вмешивался, понимая, что это может принести свои результаты. Разве не Олифант, в конце концов, сумел хоть отчасти поколебать непробиваемую выдержку Алекса Мэара? Но сейчас ему следовало бы помнить, что он разговаривает с бывшей учительницей. Миссис Деннисон обратила на него взгляд, полный мягкого упрека, словно перед ней был умственно отсталый подросток:
— Боюсь, вы не совсем внимательно слушали то, что я вам говорила, сержант. Я не имею ни малейшего представления, когда пропали эти кроссовки. И раз это так, то почему меня должно удивлять то, когда их здесь видели в последний раз? — Она взглянула на Рикардса: — Если мы собираемся продолжать обсуждение этого вопроса, зачем же нам здесь стоять? Нам всем было бы гораздо удобнее в гостиной, не правда ли?
Рикардс надеялся, что там будет хотя бы теплее.
Она провела их через холл в комнату в передней части дома, выходившую окнами на юг. Перед окнами простиралась неровная лужайка, окаймленная неухоженными лавровыми кустами и рододендронами, а за ней — примятые ветром кусты, тем не менее вполне успешно скрывавшие от взгляда дорогу. Комната была просторная и едва ли теплее, чем та, которую они только что покинули. Казалось, даже самые яркие лучи осеннего солнца не способны проникнуть сквозь высокие, с частыми переплетами окна в тяжелых бархатных шторах. Было душновато, воздух здесь был пропитан запахами мастики для полов, сухих ароматических трав и — совсем чуть-чуть — вкусной еды, будто комната все еще хранила ароматы долгих викторианских «файв-о-клоков».[63] Рикардс прямо-таки ждал, что вот-вот услышит шорох кринолина.
Свет миссис Деннисон не включила, и Рикардс чувствовал, что вряд ли стоит ее об этом просить. В полумгле комнаты вырисовывалась мебель красного дерева, столики у диванов, уставленные фотографиями, удобные глубокие кресла под дряхлыми чехлами и множество картин в вычурных рамах. Создавалось
