Сила и невинность: в поисках истоков насилия

Этот опыт пришел, когда она отправилась к дантисту. Она согласилась на анестезию, однако, вопреки ожиданиям, под газом она почувствовала себя ужасно. Ей казалось, что она умирает. Чувствуя дыхание смерти, она повторяла про себя: 'Смерть для жизни, жизнь для умирания'. Она лежала и молча плакала. Главное, она не в силах была рассказать дантисту об этом ужасном переживании, пока оно длилось. Она не могла протестовать, но попросту должна была терпеть судьбу и делать то, чего ожидали от нее люди, распоряжавшиеся в этой ситуации. Когда Мерседес, в конце концов, освободилась от действия газа и рассказала об этом дантисту, он был удивлен тем, что она ничего не сказала до этого.

В течение нескольких дней после случившегося этот опыт тревожил ее, наполняя грустью и печалью. Спустя два дня на приеме у меня она все еще плакала.

Теперь, после того, как она впервые пережила предвкушение смерти, она смогла понять драгоценность жизни. Впервые она смогла пережить тот факт, что имеет такое же право жить, как и другие люди.

С этих пор произошло радикальное изменение как в ее жизни в целом, так и в ее психотерапевтическом лечении. Пережитый опыт, казалось, вырвал ее из депрессии, которая, хотя и сильно уменьшилась после рождения сына, продолжала беспокоить ее. Теперь ей стало не все равно, умерла она или нет; жизнь перестала быть для нее последовательностью автоматически сменяющих друг друга лет, один из которых является текущим. Отныне она почувствовала себя, по ее словам, 'просто счастливой'. Ссорясь время от времени с мужем, она не 'зацикливалась' на этом, как случалось ранее. Примерно через три месяца после 'смерти в кресле дантиста', как она это называла, она все еще, к огромному своему удивлению, находи ла в себе это уверенное настроение. Даже болея гриппом, она просыпалась и спрашивала себя: 'Плохо ли я себя чувствую?', — и с изумлением обнаруживала, что хотя она и чувствовала себя больной, но она не чувствовала себя плохо.

Этот единичный опыт, на первый взгляд простой, имеет огромную важность. Что означает потаенная фраза, которую она повторяла под газом: 'Смерть для жизни, жизнь для умирания'? Один из смыслов, который она мне сообщает, состоит в том, что смерть для жизни, и жизнь для смерти, это значит, что, умирая, мы возрождаемся к жизни. Это делает произошедшее опытом, в которым она становится сопричастной роду — опыт, отмечаемый в различных культурах ритуалом крещения, опыт умирания, дабы заново родиться. Это также миф и ритуал воскресения — умереть, чтобы вновь восстать из мертвых. Терапевты каждый день сталкиваются с этим мифом воскресения в его реальном значении, проявляющемся с большей или меньшей интенсивностью.

Рассмотрение истории Мерседес показывает, что в самой природе терапии заложена необходимость помогать людям принять агрессию, что далеко не означает какого-либо настраивания на нее. Большинство людей, прибегающих к терапии, подобны Мерседес (хотя обычно это проявляется менее выраженно) — у них не слишком много агрессии, а напротив, слишком мало. Мы намеренно пробуждаем их агрессивность, твердо надеясь на то, что, однажды обретя свое право быть и приняв себя, они в действительности будут более конструктивно строить свои отношения с другими людьми и с самими собой. Это, конечно, совершенно другой вид агрессии, нежели тот, который обычно подразумевают под этим словом.

3. Насилие, разрушающее жизнь и дающее жизнь

Итак, Мерседес не хватало агрессии. Что же можно сказать о насилии в ее жизни? Оно, несомненно, имело место, и притом в изобилии. Сны Мерседес содержали в себе так много насилия, что если бы кто-то мог видеть их, то почувствовал бы себя сидящим на жерле вулкана. Большая часть ее насилия проявлялась для самозащиты: во сне она дралась кулаками и ножами просто для того, чтобы ее не убили.

Необходимо, однако, исследовать несколько важных моментов. Один из них это присущая насилию тенденция извергаться во всех направлениях, обходить все рациональные функции. Во время драк в школе и на улице Мерседес становилась дикой, не ведала, что творит. Такое освобождение от всех видов контроля, казалось, хорошо срабатывало в этих драках, также как в случавшихся истерических драках с мужем. Полезно будет рассмотреть опыт Мерседес в этом отношении, поскольку она — очень интеллигентный человек, который, в то же время, воспитывался в примитивном окружении.

Давайте вернемся назад к самому первому сеансу психотерапии, во время которого Мерседес рассказала мне о двух сновидениях, виденных предшествовавшей ночью. Я думаю, что рассматривать оба эти сновидения надо как относящиеся, по крайней мере частично, к терапии, к которой она собиралась приступить на следующий день.

Я просила Перси [мужа] или брата о помощи. Я не по лучила ее. Моей просьбы к нему должно быть достаточно. Я проснулась злая, мне хотелось ударить его.

Раби, наш пес, был дома и оставлял фекалии по всему полу. Я вытирала за ним. Возможно, я просила Перси о помощи.

Мерседес осознавала, что 'дерьмо было мое' и 'то, что произошло со мной, я сама сделала'. Но в сновидении содержалось и указание на то, что она ожидала от меня волшебной помощи: 'Моей просьбы к нему должно быть достаточно'.

Это обычная защита людей, переполненных чувством бессилия. Какая-либо иная сила должна обладать могуществом изменить ход вещей, поскольку сами они, очевидно, этим могуществом не обладают, их действия ни на что реально не влияют. Чтобы заполнить вакуум, образуемый утратой способности действовать, бессилие часто полагается на практику ' магических ритуалов. К примеру, переживая из-за увеличения своего веса, Мерседес просила меня загипнотизировать ее, чтобы ей меньше хотелось есть. Я отказался, сказав, что это устранит ее собственную ответственность, и почему бы ей не научиться быть 'самой себе гипнотизером. На следующем приеме она сказала мне, что разозлилась на меня за мой отказ. Она призналась, что надеялась на некое магическое решение проблемы.

Зависимость от магии тянется сквозь века колониального угнетения чернокожих, цветных людей и различного рода меньшинств. Считалось, что черных можно сделать пассивными, послушными и беспомощными и поддерживать их в таком состоянии с помощью угроз и иногда совершаемого линчевания. Но в ложной успокоенности мы подавляем в себе вопрос, который должны были бы задать: когда человек становится неспособен постоять за себя социально или психически как в ситуации рабства, — куда уходит его сила? Никто не может достичь полного бессилия иначе, как умерев. Если он не может утверждать себя открыто, он будет делать это в превращенной норме. Потому магия — превращенная, оккультная сила совершенно необходима бессильным. Распространение магии и надежда на оккультное есть один из симптомов широко распространенного в нашу переходную эпоху бессилия [39].

Но магия — не единственный симптом. Мерседес также 'гадит' в собственное гнездо, ее насилие оборачивается против нее самой. Ясная констатация этого содержится во втором сновидении, в котором пес — и котором она признает самое себя — оставляет фекалии по всему полу. Правда, это может свидетельствовать о враждебности по отношению к другим (примитивным символом чего часто являются фекалии), агрессивной мести, выброс моих отходов на ваш ковер, ваш пол. Но — и в этом 'но' во многом состоит трагедия угнетенных меньшинств — фекалии оказываются на ее полу. Импульс агрессии, подавленной ярости, направляется внутрь, выступая против нее самой. Побуждение к мести, волна враждебности обходит разум и находит в мускулах свой выпускной клапан, оно иррационально в этом смысле. Оно извергается на того, кто его порождает, если рядом нет никого, на кого оно могло бы обрушиться; направление и цель насилия вторичны, только его извержение является важным в данный момент. Это точка, в которой подавленные тенденции к агрессии превращаются в насилие. Строго говоря, объект насилия не имеет отношения к делу.

Это странное явление, столь очевидно самодеструктивное, у Мерседес имело характерную для него картину. Примерно через десять месяцев после рождения сына у были следующие сновидения:

Меня преследовали все, кто только мог, мне приходилось убивать их, причинять им боль, как то их останавливать. Даже мой сын был одним из этих люден. Я должна была что-то сделать с каждым из них, иначе бы они что-то сделали со мной. Я ущипнула моего сына, и этого хватило. Но каждому из оставшихся я должна была врезать. Каждому вовремя, чтобы они не смогли меня поколотить. Я проснулась с ужасным чувством, что меня разрывают на части.