Я ехала на машине с Перси и другим мужчиной. Мужчина пытался попасть внутрь машины. Мы были в Вашем офисе там, где находится медсестра и письменный стол. Я залезла под стол, я выбрала нож. Заглянул муж чина и увидел меня под столом медсестры. Я полезла за моим ножом, но его украли. Тогда я взяла другой нож. Теперь я дралась с моим сыном и моей бабушкой. Это не доставляло мне беспокойства, я парировала удары их ножей. Потом они превратились в женщину, с которой я дралась, она старалась ранить меня.
Она дерется с сыном, равно как и с бабушкой — человеком, о котором она заботилась в детстве и к которому питала искреннюю любовь. Такое дикое нанесение ударов во всех направлениях является, по- видимому, парадигмой иррационального насилия. Это момент, важный для объяснения бунтов в гетто, где поджоги, грабежи, убийства, могут парадоксальным образом обернуться против самых близких и дорогих бунтовщикам людей.
Что общего имеют люди, с которыми дерется Мерседес?
'Человеком, заглянувшим под стол' мог быть я, терапевт. Почему бы ей не бороться и со мной, отстаивая свою свободу? Это неизбежно двусмыслен ное положение, в котором в процессе терапии находятся все; они должны бороться с терапевтом на определенном этапе, несмотря на то, что терапевт с очевидностью пытается им помочь, а если рассмотреть это более глубоко, то именно
Таким образом, самоутверждение имеет место непосредственно в саморазрушительном насилии как таковом. Крайняя степень утверждения выражается в демонстрации личностью права умереть от своих рук, если она выберет это. Если (п тенденция к этому есть в Америке) мы признаем всякое насилие из ряда вон выходящим и попытаемся искоренить в человеке даже возможность насилия, мы отнимем у него элемент, необходимый для полноты его человечности. Для уважающего себя человека насилие всегда является последней возможностью, и прибегать к нему будут реже, когда оно будет признано, чем когда оно вытеснено. Для свободного человека насилие остается в воображении крайним выходом, возможным, когда все другие пути перекрыты невыносимой тиранией или диктатурой, распространяющейся на дух, равно как и на тело.
Глава 5. СМЫСЛ СИЛЫ
Эмили Днкинсон
Сила есть способность производить или предотвращать изменения. Существуют два измерения силы. Одно из них — это сила как возможность (латентная сила). Это сила, еще не полностью раскрывшая себя, это возможность произвести изменения в будущем. Мы говорим о будущем изменении как о
Древнегреческие философы определяли силу как существование, говоря о том, что нет сущего без силы. И поскольку сила есть способность производить изменения, Гераклит считал, что все сущее движется в непрерывном потоке. Это определение силы веками сохранялось как в основных, так и в побочных направлениях философии, вплоть до современных онтологических мыслителей, таких, как Пауль Тиллих, который описывает силу как 'силу быть'. Представители философии жизни (такие как: Ницше с его
Опасность в определений Ницше и Бергсона заключается в том, что они искушают нас отождествить силу с жизненным процессом как таковым. Это может сбить нас с толку. Жизненный процесс включает в себя множество вещей — таких как сознание, желание, любопытство, — которые хотя и могут быть связаны с силон, но их не следует с ней отождествлять. Сила и любовь могут сопутствовать друг другу, но между ними возможно и противоречие, и их необходимо четко различать. Силу можно отождествлять только с исходной силой самого бытия, из которой бытие берет свое начало.
Изначально сила была социологическим термином, категорией, которая использовалась преимущественно для описания действий народов и армий. Но по мере того, как исследователи данной проблемы начали со все большей отчетливостью понимать, что сила зависит от эмоций, установок и мотивов, они обратились за необходимым разъяснением к психологии[41] . В психологии же сила означает способность воздействовать, оказывать влияние и изменять других людей.
Тех, кто обращается за психологической помощью в решении проблемы силы, неминуемо ждет разочарование. Психологи едины в глобальном избегании этой темы, что, впрочем, как мы увидим ниже, типично для всех интеллектуалов. Несколько лет назад я перебрал весь каталог библиотеки Гарвардского университета и не нашел ни одной написанной психологом книги о силе, за исключением 'Темного гетто' (изучения Гарлема, выполненного черным психологом Кеннетом Кларком), посвященного той области бессилия, где эту проблему обойти невозможно. Моя секретарша столкнулась с такой же ситуацией в библиотеке Колумбийского университета. Единственные исследования по проблеме силы, которые мне известны в психологии — это работы Дэвида Макклсллаида и его учеников, посвященные мотивации достижения и власти. Я, конечно, понимаю, что в психологии проблема силы рядилась в одежды таких понятий, как
Каждый человек существует в сети межчеловеческпх отношении, подобной полю магнитных сил, и каждый движется, побеждает, контактирует и идентифицируется с другими. Поэтому такие понятия как статус, авторитет и престиж являются центральными для проблемы силы. Я использую выражение 'чувство собственной значимости', чтобы описать уверенность человека в том, что он имеет какую-то ценность, что он воздействует на других и что он может добиться признания среди своих ближних.
В чем заключается родственность власти и силы? Несомненно силу наименьший общий делитель власти — очень многие в Америке отождествляют с властью, для большинства людей это первая, автоматически всплывающая ассоциация с властью. В этом состоит основная причина того, что к силе относятся
с презрением и пренебрежением как к 'грязному слову'. Джон Дьюи полагал, что принуждающая сила является промежуточным состоянием между властью-энергией и властью-насилием. 'Не быть зависимым и не использовать силу значит просто оказаться без точки опоры в реальном мире'[42].
Существуют некоторые ситуации, когда сила, насилие или принуждение является неотделимой частью власти. Одной из них является война. С больными людьми или детьми принуждение приходится использовать пропорционально недостающим у них умениям или знаниям. Когда моему сыну было три года, я крепко держал его за руку, когда мы прогуливались по Бродвею. Необходимость в этом отпала, когда он подрос и разобрался в сложностях дорожного движения настолько, чтобы, не подвергая себя излишней