Сила и невинность: в поисках истоков насилия

реальной (однако неявной) американской системы ценностей'[18].

Нет ли здесь вопиющего противоречия? Если насилие издавна является неотъемлемой частью 'наших высших и наиболее идеалистических стремлений' и тактикой 'самых добропорядочных и респектабельных' людей, не стоит ли нам тогда задаться вопросом, не находят ли эти люди, вероятно бессознательно, некоторую ценность в насилии? Более того, никому не дано изменить систему ценностей простым желанием или иным сознательным способом, вроде того как пропалывают сорняки в огороде. Корни ценностей уходят глубоко в архетипические и бессознательные символы и мифы общества. Для того чтобы изменить систему ценностей надо сперва ответить на следующие вопросы: Что насилие дает индивиду? Какие цели он достигает посредством агрессии и насилия?

В нашем утопическом стремлении очистить человеческое поведение от проявлений власти и агрессии, мы рискуем принести в жертву самоутверждение, самоуверенность и даже волю к жизни. В случае успеха такого предприятия мы вывели бы расу послушных, пассивных евнухов, подготовив тем самым почву для беспрецедентного по своим масштабам взрыва насилия.

Упростив таким образом суть вопроса, мы рассуждаем так, будто стоим перед жестким выбором: либо агрессия, либо раса евнухов. Неудивительно, что попав в эту ловушку, мы просыпаемся в холодном поту с ощущением, что у нас отбирают нашу суть — самоутверждение и самоуверенность, — которая делает нас людьми и лишившись которой, мы потеряли бы смысл жизни. Мы не понимаем, что агрессия, в своем позитивном аспекте, служит тем жизненным ценностям, утрата которых сделает нашу жизнь поистине скудной.

Уже давно я осознал, что для понимания агрессии и насилия необходимо рассмотреть власть как основание проблемы. Я также считаю, что данные, которые предоставляет нам глубинная психология, проливают особый свет на истоки человеческой власти, истоки агрессии и насилия. Исследуя власть, я стремлюсь достичь более глубинного уровня, нежели теории врожденности и воспитания, концепции инстинкта и культурной обусловленности. Я ищу ответ на вопрос: чего человек достигает, используя агрессию и насилие?

5. Основной тезис данной книги

Я полагаю, что в жизни каждого человека потенциально присутствует пять уровней силы. Первый — это сила жить. Эту силу можно наблюдать у младенца — он плачет и яростно размахивает ручонками, сигнализируя об испытываемом им дискомфорте, требуя удовлетворения голода и иных потребностей. Хотим мы того или нет, сила играет ключевую роль в формировании у ребенка того, что мы называем личностью. Взросление каждого ребенка определяется последовательностью трансформаций силы, то есть тем, из чего он черпает свою силу и как ее использует, как ее реализует. Это задано самим актом рождения — не культурой как таковой, но самим по себе фактом того, что ребенок живет. Если ребенок лишен переживания того, что его действия способны вызывать ответную реакцию окружающих — что показано в проведенном Репе Спитцем исследовании детей-сирот в Пуэрто- Рико, не получавших внимания со стороны медсестер или кого-нибудь другого взамен матери, — он забивается в угол кровати, не говорит, не развивается, буквально угасая физиологически и психологически. Крайним проявлением бессилия является смерть.

Сила жить сама по себе не есть добро или зло, она первична но отношению к ним. При этом она и не является нейтральной. Она должна рсализовывать-ся в жизни, иначе последуют неврозы, психозы или насилие.

Следующий этап — это самоутверждение. Каждое живое существо нуждается не только в том, чтобы быть, но и в том, чтобы утверждать свое бытие. Это особенно важно для человека, ибо в дар (или в наказание) он получил самосознание. Сознание не является врожденным, но начинает зарождаться у младенца через несколько недель, формируется в течение нескольких лет и, в действительности, продолжает развиваться в течение всей жизни. Встает вопрос о значимости, и начинается долгий и чрезвычайно важный путь к обретению самоуважения или его суррогатов, сопровождаемый страданием от его отсутствия. Физическое выживание как таковое у человека отходит на второй план, уступая место задаче выжить, сохранив при этом свою самооценку.

Жажда признания становится ядром потребности самоутверждения. Если в семье ребенок получает признание и ощущение значимости как само собой разумеющееся, он принимает их как должное и обращает свое внимание на иные вещи. Но если самоутверждение блокировано, как то нередко происходит в наше сложное время, когда и родители, и дети подчас полностью сбиты с толку, оно превращается в навязчивую потребность, которая руководит человеком на протяжении всей его жизни. Или же, самоутверждению ребенка может препятствовать родительский паттерн: 'мы будем тебя любить, только если ты будешь нам подчиняться'. В таком случае ребенок оказывается в плену деструктивных аспектов конкурентности, начинает торговать собой и миром — другие воспринимают его самоутверждение как принижение их самих, и наоборот. Это лишь некоторые из форм, кого рые может принимать искаженное или блокированное самоутверждение.

Когда самоутверждение сталкивается с сопротивлением, мы прилагаем дополнительные силы, чтобы отстоять свою позицию, свои убеждения, свое Я — теперь мы утверждаем их в условиях противостояния. Это третья фаза — отстаивание своего Я. Это форма поведения, характеризующаяся большей силой и направленностью вовне, нежели самоутверждение. Во всех нас заложена готовность реагировать на нападение. Мы заставляем других обратить па нас внимание, во весь голос заявляя: 'Вот он я! Я требую внимания!'.

Слова жены Вилли Ломана из пьесы Артура Миллера 'Смерть коммивояжера' удачно иллюстрируют эту мысль — 'необходимо обратить внимание…'. Хотя 'Вилли Ломан никогда не зарабатывал много. Его имя никогда не упоминалось в газетах… он — человек… И поэтому, он достоин внимания'. То, что она, на первый взгляд, отстаивает интересы другого человека, не меняет того факта, что отстаивает их именно она. Некоторые из нас способны отстаивать чужие интересы с большим напором, чем свои. Однако, это лишь иная форма отстаивания своего Я, зачастую обусловленная требованиями этикета и негативным отношением к 'бахвальству'.

Четвертая фаза — агрессия. Если в течение некоторого времени возможность отстаивания своего Я блокируется — как то было на протяжении многих лет с евреями, да и с любым другим национальным меньшинством, — начинают проявляться более жесткие формы реакции.

Живя в течение трех лет в Салониках, я обратил внимание, что сто тысяч живущих там евреев- сефардов, составляющих треть местного населения, по сути образовывали культурную интеллигенцию города. Антисемитские предрассудки, вроде тех, что существуют в других странах Европы и в Америке, здесь отсутствовали вовсе. При этом полностью отсутствовала и агрессивность, ассоциирующаяся в нашей стране с евреями. Своеобразным девизом Салоник стала поговорка 'Нужно два еврея, чтобы обхитрить грека, и два грека, чтобы обхитрить армянина'. Именно в среде армян, находящихся в самом низу местной национальной иерархии, развилась агрессивность и страсть к торговле.

В отличие от отстаивания своего Я, то есть проведения определенной грани и заявления: 'Это я, это мое', агрессия заключается в том, что человек вторгается в сферу власти и престижа другого, вторгается па его территорию, забирая себе ее часть. Мотивы здесь могут быть вполне праведными — восстановление исторической справедливости, как в случае африканских туземцев, описанных Францем Фэноном в книге 'Проклятые мира сего', освободительная борьба, гордость, и тысячи других причин. Мотивы нас в данный момент не волнуют — мы лишь подчеркиваем, что существует фаза поведения, потенциально свойственная любому человеку, и в определенных обстоятельствах она может быть приведена в действие. Когда в течение некоторого времени человека полностью лишают возможности дать выход агрессивным тенденциям, то берут свое, выливаясь в зомбиподобное омертвение сознания, невроз, психоз или насилие.

Наконец, в случае неэффективности агрессивных действий, происходит окончательный взрыв, называемый насилием[19]. Насилие носит в основном физический характер, поскольку предыдущие фазы, на которых сохраняется способность действовать с помощью рассуждения и убеждения, были фактически блокированы. В типичном случае стимул, поступающий индивиду извне, напрямую трансформируется в импульс нападения, минуя кору головного мозга. Поэтому, когда человек впадает в ярость, он далеко не всегда отдает себе отчет в своих