существующее бытие, стоящее перед лицом смерти. Я думаю, было бы интересно исследовать отношение между выбором профессии, где 'спасение жизни' является главной задачей и индивидуальными установками врачей по отношению к смерти. Гипотеза, которой я придерживаюсь, постоянно подтверждается, она состоит в том, что одной из главных причин, по которой некоторые люди идут в медицину, является желание подчинить себе свой страх смерти.
Мы прячем глубоко внутри наши мысли, чувства, страхи и даже надежды, связанные со смертью. Одна из серьезных ошибок, совершенных мной, состоит, я думаю, в сооружении психологического барьера между жизнью и смертью при работе с неизлечимыми больными. Некоторые думают, что жестоко и травматично говорить с умирающим пациентом о смерти. На самом деле мои исследования показывают, что пациенты очень хотят говорить о своих мыслях и чувствах по отношению к смерти, но понимают, что мы, живущие, не даем возможности этому осуществиться. Большинство из них предпочитают честный и откровенный рассказ врача о том, насколько серьезно они больны. Они скорее обретают понятный и помогающий смысл бытия, чем начинают бояться и паниковать, если у них есть возможность поговорить о своих чувствах касательно смерти. Суть этой идеи в том, что неизвестность страшит больше, чем известная, хотя и пугающая реальность.
Когда данное исследование было только начато, возник вопрос, уместный и по сей день, о возможных негативных эффектах и 'стрессах', вызванных интервьюированием и тестированием пациентов. Но в результате подавляющее большинство не продемонстрировало реакции избегания. Некоторые из них даже благодарили людей, проводивших исследование, за то, что получили возможность высказать свои мысли о смерти. Почти ничто так не подавляет умирающего, как ощущение собственной покинутости и отвергнутости. Подобное состояние не только лишает человека поддержки, но даже не позволяет ему использовать механизмы избегания, которые он способен был использовать до этого.
Говоря о чувстве вины, необходимо отметить тот поразительный факт, что большинство безнадежно больных чувствуют себя виноватыми. Это является следствием нескольких причин: (1) Они часто выражают подозрение, что их болезнь и их участь заслуженное наказание и является следствием собственного поступка. (2) Они, в большей или меньшей степени, принимают на себя роль чрезвычайно зависимого ребенка. Некоторые сознательно извиняются за те проблемы, которые они вызывают. Наша культура воспитывает в нас чувство вины, когда мы оказываемся в зависимом положении. (3) Это еще больше усугубляется у умирающего человека, потому что он чувствует, что заставляет живущих столкнуться лицом к лицу с неизбежностью смерти, за что они должны были бы его ненавидеть. (4) Очень близко к вышеуказанной причине находится смутное сознание у больного человека того, что он завидует тем, кто остается жить, и что он желает (это желание редко осознается), чтобы супруг, родитель, ребенок или друг умерли бы вместо него. Есть предположение, что именно это желание, до некоторой степени, выливается во внешнее поведение у тех серьезно больных людей, которые убивают не только себя, но и также семью и соседей[20].
У живущих же возникает чувство вины из-за того, что они живут и видят, как кто-то другой умирает и, возможно, из-за желания того, чтобы это произошло поскорее. Действительно, большинство здоровых людей чувствуют тревогу и вину, видя, как кто-то умирает. Находиться лицом к лицу с реально существующим фактом смерти – значит наносить разрушительный удар по функционированию эго.
Тем не менее мы понимаем, что человеческая зрелость приносит с собой осознание границы, что является заметным шагом на пути самопознания. В некотором смысле готовность умереть проявляется как необходимое условие жизни. Мы не свободны в полной мере в своих действиях, пока мы управляемы неустранимой жаждой жить. В таком случае ежедневно рисковать жизнью, например: водить машину в городе, лететь на самолете в Цинциннати, позволить себе заснуть, будучи охранником, – становится почти экстравагантной глупостью. Жизнь не станет полностью нашей, пока мы не научимся отрекаться от нее[21]. Как проницательно заметил Монтень, 'только человек, который больше не боится смерти, перестает быть рабом'.
Клинические исследования показали, что многие воспринимают близкую смерть и смерть, отдаленную в времени, как два совершенно разных события. К тому же наличие лишь 'внешней' угрозы оказывается недостаточным основанием для того, чтобы предсказывать с какой бы то ни было степенью уверенности, как человек будет на нее реагировать. Для некоторых информация о том, что они должны умереть в ближайшем будущем, не является предельно стрессовой ситуацией. Структура характера человека – тип личности, к которому он принадлежит, – может иногда оказаться более значимой для определения реакции, чем угроза смерти сама по себе. Продолжая работу, мы надеемся тщательно изучить существующие взаимосвязи в этой области, а именно, связь между отношением к смерти и типом личности конкретного человека.
Моя предварительная гипотеза состоит в том, что тип реагирования на неизбежную смерть – это функция тесно связанных между собой факторов. В этом я строго придерживаюсь взгляда, высказанного Бейглером[22]. Вот некоторые из наиболее значимых факторов: (1) психологическая зрелость индивида; (2) способы, которыми он справляется с ситуацией; (3) влияние таких изменяемых переменных, как религия, возраст, пол; (4) тяжесть органического процесса и (5) отношение лечащего врача и других значимых для пациента людей.
Исследование в дальнейшем подтвердило мысль о том, что смерть может иметь разное значение для разных людей. Даже в довольно ограниченной культурной группе становится очевидной негомогенность психологических особенностей страха смерти[23]. Смерть – это многоликий символ, специфическое значение которого зависит от натуры человека, его индивидуального пути развития и культурного контекста. 'Смерть была ужасной для Цицерона, желанной для Като и безразличной для Сократа'.
Однако лейтмотивом, который всегда остается на переднем плане для тех, кто работает в этой области, является то, что кризис часто является скорее не следствием приближения смерти самой по себе, а следствием того, что было сделано в течение жизни: бесполезно потраченного времени жизни, нерешенных задач, упущенных возможностей, загубленных талантов, бед, которых можно было бы избежать. Лежащая в основе этого трагедия состоит в том, что человек умирает преждевременно и недостойно, что смерть не является действительно 'его собственной'.
Отметим в заключение: рождение человека – неконтролируемое событие в его жизни, но образ ухода из жизни обусловливает его отношение к жизни и смерти. Мы ошибаемся, когда рассматриваем смерть просто как биологическое событие[24]. Жизнь нельзя по-настоящему охватить или прожить полноценно, если не пытаться честно учитывать идею смерти.
Существует настоятельная потребность в более надежной информации и систематических, контролируемых исследованиях в этой области. Это та область, в которой теоретические формулировки отстают от накопленной массы описательных и эмпирических данных. Исследования значения смерти и процесса умирания могут углубить понимание поведения индивида и дать дополнительный подход к анализу различных культур.
Мне бы не хотелось быть неправильно понятым. Я не придерживаюсь того мнения, что человеческий фактор полностью описывается беспокойством и тревогой, страхом и смертью. Радость, любовь, счастье признаются мной так же, как валидные по отношению к реальности и бытию [25]. Как проницательно заметил Гарднер Мерфи[26], далеко не
