неубедительное изображение раскаяния не входило в число его любимых вещей.
Они как раз открывали задвижку калитки, когда дверь дома распахнулась и оттуда мягко, но решительно была выпровожена молодая пара. За ними последовал пожилой мужчина, одетый с иголочки, словно манекен, с пышной седой шевелюрой и с таким загаром, какого никак не могло бы дать зимнее солнце. На нем красовался костюм-тройка, чьи преувеличенные полоски еще сильнее скрадывали и без того тощую фигуру этого человека. Казалось, он не замечает новоприбывших, но от двери до них ясно донесся его тонкий голос: «Не звоните туда. Предполагается, что это — ресторан, а не частный дом. Пусть ваше воображение работает. И, Уэйн, мой милый мальчик, усвойте же себе на этот раз. Вы называете свое имя и данные о заказе дежурному администратору, кто-то возьмет ваши пальто, затем вы последуете за человеком, вас встретившим, к заказанному столику. Дама идет впереди. Не проталкивайтесь вперед, чтобы выдвинуть стул для вашей гостьи, будто вы опасаетесь, что его кто-то захватит. Дайте этому человеку делать его работу. Он сам позаботится о том, чтобы ей было удобно сидеть. Так что давайте-ка проделаем это еще раз. И, дорогой мальчик, постарайтесь выглядеть уверенно. Бог ты мой, это же вы будете платить по счету! Ваше дело — позаботиться о том, чтобы ваша гостья получила еду, которая хотя бы делает вид, что стоит тех денег, какие вы за нее заплатите, и плюс к ней — счастливый вечер. Она ничего этого не получит, если вы не будете знать, что делать. Ну ладно, может быть, вам лучше вернуться, и мы еще порепетируем с ножами и вилками».
Пара исчезла в доме, и тут он снизошел до того, чтобы обратить внимание на Кейт и Бентона. Они подошли к старику, и Кейт раскрыла бумажник.
— Детектив-инспектор Кейт Мискин и сержант-детектив Бентон-Смит, — произнесла она. — Мы приехали увидеться с мистером Джереми Коксоном.
— Извините, что заставил вас ждать. Боюсь, вы приехали в неудачный момент. Еще много времени потребуется, пока эта парочка будет готова для «Клариджа». Да, Джереми говорил мне что-то про то, что ждет полицию. Вам лучше пройти в дом. Он наверху, в конторе.
Они вошли в холл. Через открытую дверь слева Бентон увидел столик, накрытый на две персоны, с четырьмя бокалами у каждой тарелки и целым набором разнообразных ножей и вилок. Молодая пара уже сидела за столиком, в отчаянии взирая друг на друга.
— Я — Элвин Брент. Если вы немного подождете, я сбегаю наверх и посмотрю, готов ли Джереми вас принять. Вы будете очень чуткими с ним, правда? Он ужасно расстроен. Он потерял дорогого, очень дорогого друга. Но, конечно же, вы все об этом знаете, ведь вы здесь именно поэтому.
Он собрался было пойти вверх по лестнице, но в этот момент на верхней площадке появился мужчина. Он был высокого роста, очень худой, с гладко зачесанными назад черными волосами, с бледным, напряженным лицом. На нем с продуманной небрежностью сидел дорогой костюм, что — вместе с драматической позой — придавало ему вид фотомодели-мужчины, позирующего перед камерой. Черные, в обтяжку брюки сидели на нем безупречно. Бронзового цвета пиджак был такого покроя, какой Бентон сразу узнал и пожалел, что не может себе позволить такой же. Крахмальная сорочка у горла была расстегнута, открывая шейный платок. Лицо мужчины хмурилось от беспокойства, но теперь черты его разгладились.
Сойдя вниз — поздороваться, он сказал:
— Слава Богу, вы приехали. Извините за такой прием. Я просто с ума схожу. Мне же ничего не говорят, совершенно ничего. Только — что Робина нашли мертвым. И конечно, раньше он сам позвонил мне, сказать про смерть Роды Грэдвин. А вот теперь — Робин. Вы бы сюда не приехали, если бы его смерть наступила от естественных причин. Я должен знать — что это? Самоубийство? Он оставил записку?
Кейт и Бентон шли вслед за ним вверх по лестнице. На площадке он отступил в сторону и указал им на комнату с левой стороны. Она была загромождена мебелью и явно служила и гостиной, и кабинетом. У окна стоял большой стол на козлах, на нем — компьютер, факс и подставка с выдвижными ящичками для бумаг. Три столика поменьше — эти красного дерева — тоже были заставлены: на одном — принтер, в весьма ненадежной позиции, и фарфоровые безделушки, на других — множество брошюр, справочники. У одной из стен расположился большой диван, однако им вряд ли пользовались, так как он был весь занят картонными ящиками с документами. И все же, несмотря на захламленность, какие-то попытки навести чистоту и порядок здесь делались. В комнате стоял только один стул, у письменного стола, и еще небольшое кресло. Джереми Коксон оглядел все вокруг, словно ожидая, что еще одно вот-вот материализуется, затем перешел через площадку и вернулся, неся стул с плетеным сиденьем, который он поставил перед письменным столом. Все сели.
Кейт сказала:
— Никакой записки не было. А вас удивило бы, если бы это было самоубийство?
— Господи, да конечно же! У Робина были трудности, но он не выбрал бы такой способ от них избавиться. Он любил жизнь, у него много друзей, людей, которые всегда помогали ему в крайних ситуациях. Конечно, у него бывали моменты депрессии, но разве у нас у всех их не бывает? Зато у Робина они никогда долго не длились. Я спросил про записку только потому, что любая другая альтернатива еще более немыслима. У него не было врагов.
— И никаких особых трудностей в настоящий момент тоже не было? — спросил Бентон. — Ничего такого, что могло довести его до отчаяния?
— Ничего. Он явно был раздавлен смертью Роды, но отчаяние — не то слово, которое я употребил бы, говоря о Робине. Он был Микобер,[32] всегда надеялся, что хоть что-нибудь да подвернется, и так оно обычно и случалось. И у нас тут дела шли довольно прилично. Конечно, проблемой, как обычно, был капитал. Это всегда проблема, когда начинаешь бизнес. Но Робин говорил про какие-то свои планы, про то, что он надеется получить деньги — большие деньги. Он не сказал откуда, но был очень возбужден, выглядел счастливее, чем за все предыдущие годы, что я его знал. Стал совсем другим, чем когда вернулся из Сток-Шеверелла три недели назад. Тогда он выглядел подавленным. Нет, вы можете исключить самоубийство. Но, как я уже сказал, мне никто ничего не говорил. Только — что Робин умер и мне надо ждать прихода полиции. Если он оставил завещание, он, вероятно, назвал меня в качестве душеприказчика, он всегда указывал меня как своего ближайшего родственника. Я не знаю никого, кто еще мог бы распорядиться его вещами, которые он здесь оставил, или его похоронами. Так зачем такая секретность? Не пора ли вам расколоться и сказать мне, как он умер?
— Мы сами еще не знаем точно, мистер Коксон, — ответила Кейт. — Мы сможем узнать больше, когда получим результаты аутопсии. Они должны поступить только попозже.
— Ну ладно, так где его нашли?
— Его труп нашли в неиспользуемой морозилке, — сказала Кейт, — в коттедже, соседнем с гостевым, где он жил.
— В морозилке? Вы имеете в виду такие прямоугольные, как сундуки, морозильные камеры для длительного хранения продуктов?
— Да. В неиспользуемой морозилке.
— А крышка была открыта?
— Крышка была закрыта. Нам пока неизвестно, как случилось, что ваш друг там оказался. Это мог быть несчастный случай.
Вот теперь Коксон смотрел на них в полнейшем изумлении, которое на их глазах тотчас же сменилось ужасом. Наступило молчание. Потом Коксон произнес:
— Давайте проясним это. Вы говорите мне, что труп Робина был обнаружен в захлопнутой морозилке?
— Да, мистер Коксон, — терпеливо пояснила Кейт, — но нам пока неизвестно ни как он туда попал, ни причина смерти.
Он переводил взгляд широко открытых от ужаса глаз с Кейт на Бентона и обратно, словно проверяя, можно ли каждому из них верить. Когда он заговорил, голос его был напряженным, в нем вот-вот готовы были прорваться истерические ноты.
— Тогда я скажу вам вот что. Никакой это не несчастный случай. Робин всерьез страдал клаустрофобией. Он никогда не летал на самолетах, не ездил на метро. Он не мог с удовольствием поесть в ресторане, если сидел не около двери. Он старался побороть этот страх, но безуспешно. Ничто не убедило бы и никто никогда не заставил бы его забраться внутрь морозилки.
