— Так что, понимаете, когда эти французские мальчики зашли в нашу бухту, отказать им мы не могли.
— Лодкой правил Генри? — спросил Патрик.
— Наверное, — отозвался Хенкфорд. — Я точно не знаю. Они причалили прямо к мысу и затем вошли в бухту. Один из принципов «Семьи» — оказывать помощь всем страждущим.
«Пожалуй, этот монастырь вряд ли может стать форпостом наполеоновского вторжения», — подумал Патрик и окончательно успокоился.
Ужинали на монастырской кухне, за длинным отскобленным ножами столом. В дальнем его конце напротив Симоны, мрачно сгорбившись, сидел Флоре. Дальше расположился Генри, рядом с Софи — он теперь следовал за ней по пятам, — а напротив — Патрик с Хенкфордом и его матерью.
— Какая прелесть этот ужин! — восхитилась Софи. Патрик удивленно посмотрел на жену. Если бы лондонские аристократы могли сейчас видеть свою королеву красоты. Волосы в полном беспорядке, одежда, в общем, тоже требовала внимания, глаза сияют восторгом. И все потому, что она ужинает вместе со своими слугами в монастыре двенадцатого века.
— Да, — отозвался он в тон ей, — это несравненное, неповторимое удовольствие.
Софи наморщила нос.
— Изволите шутить, сэр, а между тем для меня сейчас ужинать, с милейшим Генри, действительно непередаваемое удовольствие.
Патрику очень хотелось сказать, каким образом он мог бы получить непередаваемое удовольствие, но для ушей мальчика, которому еще нет и тринадцати, это вряд ли прозвучало бы благозвучно. Так что лучше было промолчать.
Глава 16
На следующее утро Софи проснулась рано и сразу же выбралась из постели. Патрик лежал, зарывшись в смятые простыни, которые слегка отдавали плесенью. Были видны только копна черных кудрей и кончик уха. Она тихо надела платье, кое-как застегнув крючки без помощи Симоны, влезла в полусапожки, накинула шубку и крадучись выскользнула из комнаты.
Стоило ей скрыться, как Патрик перевернулся и мрачно уставился в потолочные брусья над головой. Да, такого в его жизни еще не бывало. Ему казалось, что жена не устоит перед ним. В сущности, он действительно был именно таким, как она и предполагала, то есть повесой. И все его прежние любовницы неизменно клялись в вечной любви.
Патрик насупил брови. «Какой же я самонадеянный попугай! Решил, что Софи забыла о Брэддоне, за которого совсем недавно собиралась замуж. Ведь прежде все эти заверения в любви мне совершенно не были нужны. Почему же теперь все иначе?»
Он громко застонал. Да, ему нужно было услышать эти слова от Софи. Просто необходимо. «Неужели я попал в капкан? — спрашивал он себя. — Капкан унизительной зависимости от собственной жены».
На его губах затрепетала слабая улыбка. «В конце концов, Софи моя жена. И если я попал в капкан, то и она тоже. Она не бормочет слова любви? И не надо. Значит, не чувствует. А те, другие женщины, может быть, они просто говорили то, что я хотел от них услышать?»
Затем он вспомнил тело Софи, выгибающееся, извивающееся под ним, и на сердце полегчало. «Неправда, что она не говорила о своих чувствах. Говорила, но не словами. Да и к чему эти пустопорожние, легковесные признания в любви. Их нет? Тем лучше. У нас будут честные отношения, без всякой сентиментальной идиотской болтовни».
Патрик медленно сел. В его сердце созревала неумолимая решимость. «Все равно я вырву из уст Софи эти слова. Да, это всего лишь слова, но я хочу их услышать. Именно от нее. Но почему мне, которому никогда ни от кого ничего не было нужно, так необходимо услышать слова любви от этой женщины? Потому что…»
Он быстро оделся и вышел из комнаты раньше, чем успел ответить себе на это «почему». А впрочем, был ли ответ?
Патрик завтракал на кухне один. Флоре во дворе устраивал для ошеломленных уэльсцев представление. Показывал свой знаменитый фокус — разбивание яйца одной рукой.
Время от времени ветерок приподнимал штору на кухонном окне, всю в масляных пятнах, и тогда показывался кусочек неба. Оно снова было голубое. Шторм закончился. Патрику не терпелось вернуться на «Ларк» и посмотреть, все ли там в порядке.
Софи он нашел в больничной палате. Она разговаривала с матерью Хенкфорда. Тут же рядом вертелся Генри.
— Юный Генри проникся к вашей жене большой симпатией, — произнес голос с характерным валлийским выговором. Хенкфорд стоял рядом и смотрел в том же направлении.
— А что будет с Генри и остальными, когда они поправятся? — спросил Патрик.
Хенкфорд погрустнел.
— Право, не знаю. Некоторые уже достаточно здоровы, но что с ними делать? В этих краях французов очень мало, и они будут выделяться, как белые вороны. Это уж определенно. А если вернутся домой, то снова станут пушечным мясом.
Патрик вздохнул:
— Отправьте их в Лондон.
— Я вас не понял, сэр, — настороженно произнес Хенкфорд.
— Я сказал, отправьте их в Лондон, там им легче будет найти работу. В Лондоне полно французов, и эти ребята не будут бросаться в глаза.
Джон заулыбался:
— Вы такой добрый, сэр. В самом деле, очень добрый. Ваша леди предложила то же самое, но я отказался, потому что вы могли не согласиться. Ибо в Священном Писании сказано: глава семьи — мужчина. А вы проявили такую доброту.
Патрик направился к жене. Странно как-то все. Вчера Джон сказал, что его мать не говорит по- английски и совсем чуть-чуть по-французски. В таком случае на каком же языке она разговаривает с Софи?
Однако к тому времени, когда он приблизился, миссис Хенкфорд возвратилась к своему пациенту.
— Доброе утро, Патрик. — Софи широко улыбалась. — Я пригласила Генри к нам погостить, а он…
— Сэр, — вмешался Генри, — я сказал леди Софи, что, возможно, вы не захотите меня принять как достойную personage[20] и отведете мне место на конюшне.
Патрик бросил взгляд на Генри. Мальчик стоял, плотно сжав губы, спокойно рассматривая его своими серыми глазами.
— Мой юный друг, — серьезно проговорил Патрик, — принимать вас у себя для меня большая честь. Ни о какой конюшне не может быть и речи.
Генри тряхнул головой.
— Но это не должна быть cas de charite[21]. Ни в коем случае. На свое содержание я должен заработать деньги сам.
— Кем был ваш отец? — Последнее замечание гордого мальчика Патрик пропустил мимо ушей.
— Генри напрягся.
— Это не важно, потому что он умер. А воспитал меня месье Пере, рыбак.
— Кто научил вас делать поклоны? — спросила Софи. — И говорить по-английски?
— Давным-давно у меня была няня, англичанка, — неохотно ответил Генри. — Но она и maman… их уже нет в живых.
В том, что Генри сын аристократа, не было никаких сомнений. Может быть, в Лондоне удастся отыскать кого-нибудь из его родственников, которые спаслись от репрессий?
— Генри, вы помните фамилию отца? — мягко спросил Патрик.
— Месье Ли Латур, — отозвался Генри после непродолжительного молчания. И затем, встретившись глазами с Патриком, добавил: — Граф Савойский.
— Вот и замечательно, — весело заключила Софи, беря за руку Генри. — Ваше общество в Лондоне мне будет очень приятно. Знаете, иногда бывает так одиноко.
Патрик с трудом сдержал улыбку. Чтобы Софи когда-либо было одиноко? В это трудно поверить.
