Некоторое время тишину нарушало только биение их сердец. — Тогда почему же ты был таким жестоким? Почему говорил такие страшные слова?
— Из-за матери. — Патрик откашлялся. — Ее смерть так на меня подействовала, что я поклялся никогда не подвергать свою жену такой смертельной опасности. Пусть лучше у меня вообще не будет детей. Знал, что это глупости, но ничего не мог с собой поделать. И действительно заставил себя не хотеть детей. Так продолжалось, пока я не встретил тебя.
Софи обняла его за шею.
— Но с тобой мне бы очень хотелось иметь детей, — прошептал Патрик. — И они у нас будут. Конечно, волноваться за тебя я не перестану, но мы будем иметь детей, сколько ты захочешь — троих, четверых или даже десятерых. — Он улыбнулся.
Софи прижалась к его груди. «Он желает меня и хочет иметь детей. Этого достаточно, более чем достаточно».
— Я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Люблю. Патрик отпрянул.
— Софи, тебе не следует произносить такие слова, только что бы сделать мне приятное. Ты думаешь, я не знал о твоих чувствах?
«Он знал о моих чувствах? — удивилась Софи. — Знал о том, что я его люблю, и устраивал весь этот маскарад?» Она попробовала обидеться, но у нее ничего не получилось. Она его любила. Да, любила своего мужа неистово, безумно, беспомощно.
Патрик в этот момент чувствовал, как будто его сердце разрезают на части. Все это время он мечтал услышать эти слова, и вот сейчас обнаружил, что не хочет, чтобы она их произносила. Он не хотел любви, которая на самом деле была не любовью, а благодарностью за обещание иметь ребенка. Да, потеря ребенка их сблизила, но не нужно называть это любовью. Он жаждал, чтобы она почувствовала к нему ту же самую неистовую, сумасшедшую любовь, какую он испытывал к ней.
— Софи, — сказал Патрик, пригладив ее волосы,
Она ждала, но он не проронил больше ни слова, просто гладил волосы, и все.
— У тебя еще не пропало желание ехать сегодня в Даунз?
Софи кивнула.
— Тогда я сейчас распоряжусь. — Он сделал небольшую паузу. — Но ты разрешишь мне приехать туда через несколько дней?
Софи зарылась лицом в его шею.
— Поехали сейчас, Патрик. — Ее голос дрожал. — Поехали со мной.
Он немедленно завладел ее мягкими губами.
— Конечно, поеду. Я поеду с тобой куда угодно, дорогая.
Через несколько дней Софи проснулась в особняке Даунз совершенно обновленной. Несказанная благодать омыла ее сердце целительным бальзамом. «Мое дитя — наше — ушло. Но будут другие». Рядом лежал муж, на нем была глупая, отороченная кружевами ночная рубашка. По каким-то неизвестным ей причинам Алекс настоял, чтобы он ее надел. Лицо Патрика было худым и изможденным, на щеках трехдневная щетина. Софи вдруг подумала, что красивее он никогда в жизни еще не выглядел.
Глава 28
«Чем это он щекочет мой нос? — подумала Софи и открыла глаза. — Цветком».
— Долго я проспала? — Она сонно улыбнулась.
— Около часа, — ответил муж и наклонился над ней. Затуманенные глаза ласкали ее лицо.
Софи потянулась почесать спину — наверное, травинка колючая попалась. Платье натянулось, рельефно обозначив груди. У Патрика затрепетали руки.
— Твой наряд требует орнамента. — Он проворно ощипал маргаритку и осыпал корсаж жены дождем белых шелковистых лепестков.
Софи засмеялась и посмотрела на мужа.
Волосы у Патрика были в беспорядке. Должно быть, он тоже немного вздремнул. Дело в том, что они решили устроить небольшой пикник с нежными, пропитанными вином бисквитами, взбитыми сливками и бутылкой легкого игристого вина.
Уже два долгих месяца прошло с тех пор, как Патрик и Софи прибыли сюда из Лондона залечивать раны.
Они поставили своему ребенку простой белый памятник с краткой надписью: «Любимой Фрэнсис» — Софи ей дала такое имя. Вместе с Шарлоттой она посадила там несколько десятков подснежников. Садовник Шарлотты крутился рядом, негодуя, что леди испачкали руки.
В Лондон возвращаться не хотелось. В их городском доме все было пропитано памятью о семейном раздоре, холодных одиноких ночах и страшной потере. Они устроились в одной из огромных спален особняка Даунз.
Но одиночества не было — Шарлотта и Алекс находились здесь же, рядом. И это было замечательно. Особняк Даунз больше не казался Патрику пустым, похожим на пещеру. Кроме того, на летние каникулы из Харроу прибыл Генри, к великому восторгу Пиппы. Теперь в коридорах особняка все время звучали детские голоса и смех.
Но что самое главное, рядом с Софи постоянно был Патрик. Он помогал ей подняться с кресла, не позволял поднимать ничего тяжелее пялец для вышивания. А вечером, отпустив Симону, сам расчесывал ей волосы.
Ночью они спали рядом, нежно прижавшись друг к другу. Патрик обычно зарывался лицом в шею Софи. Если она поворачивалась, он неизменно притягивал ее к себе, не давая никуда уйти даже во сне.
Сегодня вечером они устраивали маленький домашний прием. Должны были прибыть девять — двенадцать гостей. В особняке вовсю шла подготовка, а Патрик схватил Софи и утащил в карету на пикник.
— А где кучер? — спросила Софи, оглядываясь. Кареты нигде не было видно.
Патрик продолжал ласкать ее маргаритками.
— Я отослал его домой.
— Домой? А как же мы теперь туда доберемся? Они расположились в красивом месте у речки, приятно пригревало солнышко, так что вопрос этот прозвучал у нее как-то вяло, без должной заинтересованности.
Патрик не ответил, найдя себе новое развлечение. Рядом росли кусты жимолости, он сорвал несколько цветков и украсил ими янтарные локоны жены.
— Патрик. — Софи томно улыбнулась, наслаждаясь цветом глаз мужа. Они теперь стали угольно- черными.
— Да.
— Няня в детстве научила меня гадать по лепесткам маргариток.
— На что?
— На любовь. — Софи села, локоны с цветками жимолости скрывали ее лицо.
Он протянул ей крупную маргаритку.
— Любит, — медленно произнесла она, отрывая лепесток. Нежные пальцы отбросили с глаз несколько непослушных локонов.
— Не любит. — Зубы Патрика начали покусывать ее ухо. Софи затрепетала.
— Любит. — Внезапным движением он притянул ее к себе на колени.
— Не любит.
— Любит. — Она откинулась спиной на его широкую грудь.
— Не любит.
— И наконец, любит. — На траву упал последний лепесток.
— Он тебя любит, — подтвердил Патрик.
— И я тоже. Патрик Фоукс, ты знаешь, как сильно я тебя люблю?
Патрик задержал дыхание. На секунду для него перестало существовать все, кроме прекрасных голубых глаз жены. Не слышно было ни стрекотания кузнечиков, ни мелодичного жужжания пчел.
Ему очень хотелось продлить это дивное мгновение.
— Ты меня любишь? Ты?..
