круга сравнительно немногих независимых предпринимателей, которые имели в эти годы прямые контакты с Рокфеллером, он долго пользовался репутацией довольно темной личности даже среди людей своей сферы деятельности.
Несомненно, частичную ответственность за окружавшую его атмосферу тумана и неопределенности нес сам Рокфеллер. Его сравнительно мало знали, поскольку он вел себя неброско и сдержанно, оставляя мало возможности для оценки характера. Он был погружен в себя и ставил в тупик загадочностью своей натуры. Он рано возмужал. С отрочества ему пришлось заниматься бизнесом и брать ответственность за содержание семьи. Он поддерживал идею промышленной концентрации, которая отталкивала девятерых американцев из десяти. В результате он замкнулся, культивировал в себе скрытность и взял за правило «выносить на поверхность как можно меньше». В то время как его острый, обстоятельный, дерзкий ум разрешал большие проблемы посредством напряженного мыслительного процесса, он отгораживался от внешнего мира стеной молчания, словно сооруженной из легированной стали. Но партнеры и друзья замечали под его стальными доспехами личность, совсем не похожую на малосимпатичную фигуру, известную сторонним наблюдателям и оппонентам.
Рокфеллер, которого друзья и партнеры знали в сорокалетнем возрасте, имел широкий кругозор. Теперь он меньше, чем прежде, интересовался деталями и больше уделял внимания крупным проблемам компании. Разумеется, он сохранял острую наблюдательность, ибо замечать важные факты было частью его натуры. Но, становясь зрелым, он по-другому отбирал детали: те частности, на которые он обращал внимание после 1878 года, всегда оказывали влияние на крупные проблемы деятельности «Стандард ойл».
При этом он продолжал нести почти непосильное бремя забот. На нем, в первую очередь, лежали обязанности постоянного планирования и расширения деятельности «Стандард ойл». Кризисные ситуации в производстве, в управлении трестом в ходе конкуренции, в судебных тяжбах или во время расследований правительства заставляли его работать почти неистово, целыми неделями. Тем не менее он терпеливо выносил бремя размером с пирамиду. Ни один партнер не мог привести примера, когда Рокфеллер раздражался или впадал в гнев. Наоборот, многие отмечали его невозмутимость. Партнеры не боялись Рокфеллера. Они приходили к нему с жалобами, предлагали лучшие методы работы и без колебаний бросали вызовы его расчетливости.
Приветствуя предложения и критику, быстро признавая свои ошибки, Рокфеллер вместе с тем сильно беспокоился, когда его партнеры перенапрягались. Он писал письма с требованиями срочного отдыха Бушнеллу, Уордену, Барстоу, Арчболду, Томпсону и Бенджамину Брюстеру. «Для вас и нас ваше здоровье важнее бизнеса», – увещевал он Бушнелла и умолял уставшего Камдена «прервать работу на три, шесть, девять, двенадцать, пятнадцать месяцев… На какое бы время вы ни хотели оторваться от бизнеса, ваша зарплата не пострадает».
Одной группе людей в особенности довелось узнать Рокфеллера как помощника и друга. Это были многочисленные священники и реформаторы, на которых он стал полагаться, как на соратников. Некоторые из них имели высокий статус, например глава Теологической семинарии Рочестера, доктор Августус Х. Стронг, доктор Т.У. Гудспид из Баптистского союза Теологической семинарии в Морган-Парке, Чикаго. К ним принадлежали также доктор С.У. Дункан, бывший пастор церкви Рокфеллера в Кливленде, доктор Джон Э. Клауф и священник в Кливленде, его преподобие Джордж Томас Доулинг. Другие соратники были, как Д.К. Поттер и Х.Л. Морхаус, ревностные миссионеры или скромные священники и работники социальных служб.
Однако подлинный характер Рокфеллера оставался почти никому не известным, поскольку его скрытность порождала ложные представления о нем. В начале 1880 года Пэйн прикидывал перспективы реализации мероприятия, которое он хотел узаконить при помощи Законодательного собрания Огайо. «Против нашей компании имеются столь сильные предубеждения, – писал он 27 февраля Рокфеллеру, – что если мы попытаемся провести такой законопроект, то не сомневаюсь, что он не пройдет, как только узнают, что мы хотели этого».
Это отнюдь не было преувеличением состояния общественных настроений в ряде штатов. Партнеры оказывали давление на Рокфеллера, требуя обеспечить лучшее понимание общественностью позиций и действий компании. Но у Рокфеллера было собственное устоявшееся мнение. «Лучше заниматься своим делом, – писал он позднее. – Нельзя сосредотачиваться одновременно на двух противоположных занятиях. Я сконцентрировался на расширении, развитии и совершенствовании нашего бизнеса, вместо того чтобы отвлекаться на перебранки с клеветниками». Другие руководители «Стандард ойл» чувствовали себя неуютно в связи с нападками извне и даже от сознания возможности таких нападок. «Джон, – воскликнул однажды Флэглер, – у тебя, должно быть, шкура носорога!» Но Рокфеллер оставался невозмутимым. «Нет, – отвечал он, – я не стану втягиваться в споры». Впрочем, в старости он сознался, как эти нападки порой больно ранили его. «Я терпелив, будущее оправдает меня».
Человеку, много и напряженно работавшему, поместье в Форест-Хилл обеспечивало как отдых, так и здоровую активность. Рокфеллер купил часть этой местности, располагавшейся сразу же к востоку от Кливленда, в 1873 году. В то время у него не было намерения строить дачный дом. Простой, но просторный дом на Эвклид-авеню казался вполне достаточным для удовлетворения потребностей семьи. Но после 1878 года он перестал быть основным местом проживания и использовался исключительно для воскресных обедов или во время коротких весенних и осенних посещений Кливленда.
Форест-Хилл стал играть заметную роль в жизни Рокфеллера весной 1875 года, когда он вместе с тремя другими партнерами приобрели «Эвклид-авеню – Форест-Хилл ассоциацию». Они намеревались создать водолечебный санаторий. Корпорация с капиталом 250 000 долларов выкупила землю у Рокфеллера и начала строить большое здание. Но долгострой настолько затянулся, что три партнера потеряли терпение, и Рокфеллеру пришлось снова покупать эту землю вместе с белокаменной громадиной почти построенного здания на вершине холма.
Летом 1877 года он и госпожа Рокфеллер попытались организовать в этом доме клуб-отель. Но впоследствии Рокфеллер признался сыну: «Я обнаружил, что гости смотрели на мать как на хозяйку гостиницы, призванную развлекать их. Поэтому мы закрыли клуб в конце первого года его существования».
Следующим шагом было создание летнего дачного дома. Бизнесмен влюбился в лесистые склоны холма и покатые поляны, которые напоминали ему западную часть штата Нью-Йорк, где прошло его детство. Если восторженная страсть, которую позднее он переживал, планируя дороги и тропы, сажая и пересаживая деревья, еще не владела им, когда он купил этот участок местности, то теперь она захватила его полностью. В 1877–1879 годах здание было перестроено по новому проекту. Построили холодильное помещение, были выделены помещения для содержания лошадей, сельскохозяйственной техники и транспортных средств, которые с этого времени занимали много времени в его активном отдыхе.
Его растущее семейство вносило в жизнь Форест-Хилл бурлящую энергию и веселье. Четверо детей в 1880 году имели возраст от шести до четырнадцати лет. Они проводили время в поместье со счастливой беззаботностью. Бывали там и родители Рокфеллера. Старый «врач» по-прежнему подолгу пропадал в западных штатах, никто не знал где, торгуя вразнос лекарствами и занимаясь лечением. Он и в самом деле так редко бывал в Кливленде, что после замужества дочери Мэри Энн в октябре 1872 года Элиза Рокфеллер стала проводить большинство летних сезонов с сыном Джоном, а большую часть зим – с Фрэнком или мужем Уильямом.
Лошади, всегда бывшие любимым развлечением Рокфеллера, стали почти его страстью с тех пор, как он занялся Форест-Хилл. Летом, по утрам, он, впрягая иногда лишь одного коня по кличке Сэмбрук, отправлялся из Форест-Хилл к кварталу зданий «Стандард ойл», покрывая рысью расстояние в шесть миль. Там он передавал упряжку молодому человеку для возвращения ее позднее в поместье в определенное время. У него имелись конюшни в Нью-Йорке и Форест-Хилл с подогревом зимой. Рокфеллер вспоминал, что, когда он уставал, час быстрой езды – «рысью, аллюром, галопом, как угодно» – наполнял его свежестью и бодростью, после чего «он мог разбирать вечернюю почту».
Рокфеллеры никогда не ходили в театры. В Кливленде выступали хорошие театральные труппы и известные звезды, но среди их зрителей и слушателей Рокфеллеров не было. Они редко слушали лекции, за исключением церковных проповедей. Классическую музыку, исполнявшуюся выдающимися музыкантами, они слушали редко, но, переехав в Нью-Йорк, стали регулярно покупать сезонные билеты на симфонические концерты.
