Симеон заскрежетал зубами.
— Мне нужно идти, ваша светлость. Я хочу отдохнуть.
— Что же ты сразу не сказал мне об этом? — Она неловко поднялась. — Ты свободен.
Симеон поклонился и ушел, чувствуя себя разгневанным и маленьким, как… как школьник.
Глава 6
На следующее утро погода поменялась. Вместе с этой переменой запах в доме стал сильнее и превратился в настоящее зловоние — настолько сильное, что от него было невозможно спастись, оно хватало человека за горло и гнало его прочь из помещения, на улицу. Не сказать бы, что Симеон никогда не чувствовал такой и даже более сильной вони, однако он никак не ожидал, что она будет стоять в его собственном жилище.
Проведя пятерней по волосам, Симеон посмотрел на Годфри.
— Что это такое, черт возьми?
— Ты имеешь в виду уборную? — уточнил Годфри.
— Я знаю, что это. — Ему ужасно хотелось призвать на помощь сарказм, но он слишком устал.
Наклонившись, Годфри заглянул в отверстие.
— Чудовищный запах, — сказал он. — Ненавижу уборные в нашем доме. Между прочим, в уборной для слуг, которая находится за огородом, гораздо лучше.
— Ты хочешь сказать, что все уборные в доме в таком состоянии?
— Да, — кивнул Годфри. — И вонь становится еще хуже, когда на улице влажно или идет дождь. Понюхал бы ты, чем тут пахнет после десятидневного дождя.
— Но тут же ничего не работает, — безучастным тоном проговорил Симеон. — Все необходимо прочистить.
Похоже, Годфри это даже в голову никогда не приходило.
— Не думаю, что Хонейдью отправит сюда кого-то из слуг, — сказал он. — Они же могут не вернуться. Ты знаешь, как мы платим лакеям?
Симеон вздохнул. Ему было отлично известно, сколько нужно заплатить слуге за годовую работу, а в поместье Козуэев им платили едва ли половину этой суммы.
— Лакеи такими вещами не занимаются, — промолвил он. — Возможно, это дело кузнеца или жестянщика.
— Жестянщика? — Казалось, Годфри эти слова просто ошеломили. Без сомнения, ни один из представителей этих профессий долгие годы не прикасался к их горшкам.
— Нам нужна помощь. — Похоже, придется отложить венчание до весны. Симеон снова запустил руку в волосы. Одному Богу известно, что Исидора скажет, услышав такую весть. Не может же он сообщить ей, что его мать стала настолько прижимистой, что уборные в их доме не чистили со времен старой доброй королевы Бесс.
— Так ты считаешь, — неуверенно заговорил Годфри, — что мы вообще-то могли бы иметь нормальные уборные в доме? Ты помнишь Оглеторпов из соседнего графства? Руперт показывал мне их новую уборную. Она из мрамора. Я хочу сказать, не могли бы мы позволить себе что-нибудь в этом же роде да еще и с водопроводом?
Симеон вышел из уборной.
— Годфри, если хочешь, мы можем весь дом отделать мрамором, — сказал он.
Его брат был в том возрасте, когда ноги составляют половину длины всего тела. Он быстро засеменил рядом с Симеоном.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался он.
— У нас огромное голодающее поместье, — промолвил Симеон, опуская глаза на младшего брата.
Глаза Годфри округлились, рот открылся.
— Мама говорила, что мы никогда не должны обсуждать такие вещи, — сказал он.
— Почему?
— Это неприлично.
— А прилично позволить дому барахтаться в помоях, как свинье в летний день? — бросил Симеон. Он не мог критиковать герцогиню в лицо и не мог ругать ее при брате-подростке. Но на факты он указать мог. — Вообще-то наше поместье способно приносить большой доход. Мои путешествия увеличили наше состояние вдвое. Так что мы можем провести водопровод в каждую комнату, хотя я и не уверен, что в этом есть необходимость.
Годфри споткнулся и едва не упал.
Симеон остановился.
— Кстати, а почему ты не в Итоне? — спросил он.
— Мы не можем себе этого позволить, — ответил Годфри. — Я учусь сам с тех пор, как мама уволила моего наставника.
— Что?! Черт!
Оставив оторопелого Годфри в коридоре раздумывать над тем, что он отправится в Итон в конце учебного года, Симеон вернулся в кабинет и сел за стол. Перед ним лежало письмо от мистера Пегга с просьбой оплатить работу, которую он выполнил между 1775-м и 1780 годами. Мистер Пегг подковывал лошадей герцога и отлично чинил кареты. Все Пегги на протяжении долгих лет служили Козуэям, но Симеон опасался, что теперь он не сможет упросить их…
Схватив письмо, он направился наверх, в гостиную матери. И терпеливо прошел все затейливые церемонии, предваряющие обыденный разговор: поклон, поцелуи, просьбу присесть и т. д.
— Ваша светлость… — начал он.
Мать подняла руку.
— Тему для разговора должна выбирать леди, Козуэй, — объявила она.
Симеон стиснул зубы.
— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь вести себя как подобает, иначе твоя жена может испугаться всех этих твоих странностей, — сказала герцогиня.
— Сделаю все, что могу, — сухо проговорил Симеон. — Завтра я собираюсь поехать в Лондон и извиниться перед ней: боюсь, праздничную церемонию по поводу нашего венчания придется отложить.
— Я отправлю с тобой письмо, — промолвила мать. — Я сообщу ей, что ты переболел мозговой лихорадкой. И ты окажешь мне услугу, если подтвердишь мои слова.
Симеон недоуменно заморгал.
— Мозговой лихорадкой? — переспросил он.
— Ну да, — кивнула герцогиня. — Всем известно, что за границей люди часто болеют мозговой лихорадкой. И это может многое объяснить. — Она наклонилась вперед. — Твоя жена — добрая женщина. Да, не стану спорить: нам было трудно ужиться с ней в одном доме. Она упряма и порой дерзка, да к тому же имеет странную привычку петь. Я пришла к выводу, что мне нелегко, когда она рядом. Однако я уверена, что теперь, когда она стала старше, все будет иначе.
— Мозговой лихорадкой? — повторил Симеон.
— Этим можно объяснить все в тебе, — сказала она. И любезно добавила: — Все. В тебе. — При этом герцогиня взмахнула рукой.
— Во мне?..
— Только посмотри на себя, Козуэй! Ты ничуть не похож на герцога. Выглядишь как какой-то младший управляющий. В тебе нет ничего от истинного аристократа. У тебя черные круги под глазами, а на манжете чернильное пятно. Ты не носишь парик, не пудришь волосы, ты одеваешься неподобающим образом. Да,
