посмотрите на мои списки, то увидите, что я отправлял полученные от вас сундуки на склад.
Симеон напряженно выпрямился.
— Она объясняла чем-то свое поведение?
— Она весьма упряма, ваша светлость. Я заметил, что такое часто бывает с пожилыми дамами. Возможно, Индия и Африка кажутся ей слишком далекими.
— Насколько я понимаю, она не позволяла вам выполнять свои деловые обязанности, касающиеся ее, учитывая… — Симеон обвел рукой бумаги на столе, — то, сколько документов тут скопилось.
— Нет, ваша светлость, — помотал головой Киннэрд. — Герцогиня сообщила мне, что она продолжит вести дела точно так же, как это делал ваш отец. Я сообщил вам об этом в своем письме, ваша светлость.
— Я получал не все письма, — покачал головой Симеон, опустив невидящий взор на стопки бумаг, которыми был завален отцовский стол.
— Да, ваша светлость, разумеется.
— Что ж, мистер Киннэрд, могу я попросить вас вернуться в Лондон и отправить мне все товары, которые я прислал в качестве подарков? — спросил Симеон. — Отправляйте их прямо сюда. А я займусь оплатой всех просроченных счетов.
Киннэрд откашлялся.
— Я хочу проинформировать вас, ваша светлость, что мистер Хонейдью временами отправлял мне срочные счета, нуждающиеся в оплате, и я позаботился о них.
— Вы хотите сказать, что он воровал их с этого стола и оправлял вам в Лондон?
— Благодаря этому тут можно было вести хозяйство, ваша светлость, — сказал Киннэрд.
Симеону было нелегко согласиться с тем, что мать потеряла рассудок.
— Очень хорошо, Киннэрд, — кивнул он и спросил: — После смерти отца слугам повышали жалованье?
— Нет, милорд. Не повышали даже за несколько лет до этого печального события. Однако я взял на себя смелость делать каждому из них презент в день рождественских подарков, так что выходило, что их жалованье более или менее уравнивалось с тем, какое обычно платят слугам сегодня. И вновь хочу заметить, что это было бы невозможно без неоценимой помощи мистера Хонейдью.
— Как и без вашей, мистер Киннэрд.
— Благодарю вас, ваша светлость.
Симеону хотелось еще раз побегать, однако вместо этого он направился в покои матери и постучал в дверь.
Герцогиня сидела у окна перед небольшим секретером. У Симеона сердце упало, когда он увидел, что и ее стол завален бумагами.
Как она и требовала, он ей поклонился, подождал, пока она протянет ему руку, поцеловал ее, а затем подождал, когда она поудобнее устроится в своем кресле и предложит ему сесть.
Несмотря на то что они находились за городом и не ожидали утренних визитеров, на герцогине был высокий напудренный парик, украшенный крупными жемчужинами.
— Полагаю, ты явился для того, чтобы извиниться передо мной, — сказала она, складывая на груди руки. — Именно так должен поступить сын своего отца.
Когда голос матери стал таким высоким и дрожащим? Когда она стала слегка прихрамывать? Когда так сильно постарела?!
— Мама… — начал было Симеон.
Герцогиня предостерегающе подняла руку.
— Не понимаю, с какой стати ты, герцог, должен обращаться ко мне как школьник?
— Ваша светлость, — поправился Симеон, — меня беспокоит состояние документов в отцовском кабинете.
— Вот об этом как раз можешь не тревожиться, — промолвила она, награждая его милостивой улыбкой. — Я постоянно обо всем забочусь. Меня еще в детстве научили управлять делами в большом поместье, так что с тех пор, как твой отец скончался, я без труда веду дела. В каждом случае я отдавала необходимые распоряжения Хонейдью, так что ты можешь посмотреть все его записи.
— Я увидел много неоплаченных счетов, — заметил Симеон.
— Ну да, я не оплачивала те счета, которые сочла абсурдными, — заявила мать.
— Возможно, я не совсем понимаю, что происходит. К примеру, местному свечнику, кажется, не платили больше года.
— Совершенно верно. Но объясни мне, пожалуйста, каким это образом мы могли сжечь двести сальных свечей? Я, знаешь ли, выступаю в роли опекуна твоего же поместья и не могла допустить, чтобы тебя продолжали водить за нос! Одно из двух: либо слуги крали свечи, либо свечник нас обманывал. Как бы там ни было, счет не будет оплачен до тех пор, пока у меня не появится уверенность в том, что все правильно. Твой отец был очень тверд — очень, можешь мне поверить, — когда дело касалось воровства. Он терпеть не мог воров!
— Ну конечно, — пробормотал Симеон. — А не знаете ли вы, матушка, почему он не оплачивал счета поместья? Я увидел в кабинете целые стопки неоплаченных счетов, которые приходили еще задолго до его смерти.
— Неоплаченными оставались только счета воров, — пренебрежительным тоном проговорила герцогиня. — Они дважды нас обманывали — и все из-за нашего титула. Они считают, что воровство сойдет им с рук, потому что наше герцогство все уважают.
Вот в этом Симеон как раз сомневался. Более того, у него были подозрения, что большинство людей, живущих неподалеку, старались не иметь с его семьей дела, потому что знали; что оплаты, возможно, придется дожидаться годами.
— Ну а теперь… я готова услышать твои извинения. — Она выжидающе посмотрела на сына.
Симеон никак не мог понять, за что же именно он должен перед ней извиниться. Он откашлялся.
— Как ты похож на отца! — воскликнула герцогиня. — Вечно мне приходилось учить его, что надо говорить в подобных случаях. Ты же пришел ко мне, чтобы извиниться за то, что самым бесстыдным образом показал свои голые ноги не только мне, но и домашней прислуге. А эти люди, между прочим, весьма чувствительны.
— К чему чувствительны, матушка?
— К аморальному поведению и греху, само собой.
— При чем же тут мои голые коленки?
— Ваши коленки, Козуэй, не только непривлекательны, но еще и неинтересны, — вызывающим тоном промолвила герцогиня. — Я абсолютно уверена, что лакеи предпочли бы их не видеть. И я тоже.
— Ну хорошо, а почему это аморально?
— Да потому что мы не должны появляться при простолюдинах без одежды, кроме исключительных случаев. Поэтому таких вещей надо избегать любой ценой.
— Ладно, извини за мои голые колени, — послушно кивнул Симеон. — Ваша светлость, — поправился он тут же, — вы позволите мне взглянуть на корреспонденцию, которая лежит на вашем столе? Вы же явно не успеваете заниматься ею. — Он указал на стол.
Герцогиня приподняла бровь:
— Неужели я похожа на инвалида? Нет? Тогда с чего ты взял, что я захочу, чтобы ты занимался моими письмами?
— Я просто подумал…
— Нет! — резко оборвала его мать. — Что-то слишком много у нас в доме стали думать. Вот Хонейдью вечно о чем-то раздумывает, а я уверена, что это плохо сказывается на его пищеварении. Сколько раз я ему об этом говорила!
Бедняга Хонейдью, подумал Симеон. Вероятно, дворецкий нередко раздумывал над тем, как оплатить счета. От чувства вины у Симеона подвело живот.
— Ну а теперь прошу меня простить, — сказал он, поднимаясь.
Герцогиня поморщилась. Симеон снова сел в кресло.
— Ты не должен вставать, пока я сижу, — заявила она, похлопав себя по груди.
